Кристина вдруг нахмурилась:
- А почему же ты заявил мне по дороге сюда, что ненавидишь детей?
- Я?! Ах, мне просто хотелось отречься от своих брачных планов в тихом городке под Зальцбургом. Как же я мог любить каких-то чужих, ненужных, воображаемых детей, когда уже ждал своего?
Оправдание Санты было столь искренним и в то же время шутовским, что Кристина крепко схватила его за волосы:
- Признавайся сейчас же во всем: сколько стоило это платье? Кто водрузил каменную наяду у входа в дом и зачем тебе понадобился "фонтан иллюзий"?
- Уфф! Может быть, потом? "Суд удаляется на перерыв", - как объявлял наш любезный мэтр в Дворце правосудия. Ну, ладно, коротко: платье от Диора. Наяду, конечно, придумал я, воображая, как мы вместе с тобой посмеемся у её ног над всей этой историей с Антонелли. Она же - точная твоя копия и вся в слезах - разве не заметила?
- Виновник моих слез - ты... Я так мечтала во что бы то ни стало сохранить нашего ребенка а ты пренебрегал мной!
- Да, кажется, нам хватит разбирательств на весь медовый месяц. Но все же, признайся - суровые грифоны со своей заповедью потрясли тебя! Н-нет! Я не сооружал этот шедевр, я лишь починил вещь которую любил с детства... Мне было всего лет пять, когда я оказался здесь. Единственный раз, до этой весны и лишь тогда я увидел своего парализованного прадеда. Его давно считали помешанным. Худой и сутулый, как больная птица, Федерико дель Форте просиживал у себя в лабиринте вон там, в той башенке, и что-то писал. Едва увидев меня, привезенного гувернанткой, он велел лакею выкатить свое инвалидное кресло в сад и я долго молча следовал за печальным кортежем по кипарисовой аллее. Наконец, мы прибыли к грифонам. И мне показалось тогда, что дед очень похож на этих мифических птиц. Я спрятался за спину лакея.
- Читай! - приказал мне Джеромо, тыча кривым пальцем в сторону чаши.
- Не умею... такие буквы, - пробурчал я, чуть не плача.
Тогда прочел он. Голосом, полным такой мелодии и трепета, что в моей душе навсегда что-то перевернулось. "SE NON E VERO, E BEN TROVATO"... Понимаешь, как орган в соборе: торжественно, просветленно... Собственно, после этого я уже не мог не стать Сантой, не мог не придумывать, не петь. А прадед, оказывается, сочинял сказки. Целые папки остались после его смерти в библиотеке. Наверно, нас дожидаются... Меня поразило название, вытесненное на сафьяновой обложке: "Когда зацветут гиацинты".
- Да, я сразу почувствовала это... ну, какую-то связь между всеми нами, живыми, ушедшими, воображаемыми, настоящими... Только сейчас не могу... не могу уловить, - шептала Кристина, глядя широко раскрытыми глазами в распахнувшееся за балконной дверью небо. - Неважно, какими путями - но все ниточки связались в узел...
- Самое сложное, графиня, состояло в том, чтобы повернуть время вспять. Мне было необходимо завалить тебя этими цветами! Но ведь гиацинты отцвели месяц назад! Теперь то в наших теплицах их будут выращивать круглый год.
- Если бы это все увидела бабушка....
- Кстати у меня есть для тебя послание дорогая. - Санта передал Кристине сложенную телеграмму. - Здесь, кажется, шифровка.
Русские слова, написанные латинскими буквами, выглядели невероятно: "Поздравляем бракосочетанием, желаем счастья мама бабушка Фил". Кристина недоуменно посмотрела на Санту, повторив по-итальянски - "мама, бабушка, Фил"...
- Я предупредил их о свадьбе неделю назад. Жаль, я ещё не знал, что стану графом и не смог шикануть подписью... Ведь они были далеко не в восторге от моего московского вида... Я не злопамятный - о всех вспомнил. И еще, вот что, детка - осенью мы ждем твоих родных к себе в гости, ведь правда?
Кристина схватила жениха и, завизжав от радости, стиснула его в объятиях. В то же мгновение раздался оглушительный трест - в небо взвились фейерверки. Радужное сияние заполнило комнату, хороводы пестрых теней плясали по стенам, а огненный праздник не прекращался - стрелами взмывали в небо ракеты, рассыпались в воздухе фонтанами искр, бешено вращались над парком гигантские пылающие колеса. Залп следовал за залпом, освещая окрестности..
- Долой, долой именитые кружева! Оставим в свидетелях только "принца". Ты так украшаешь его, детка! - Нетерпеливо сорвав одежду, Санта любовался распростертой перед ним женщиной.
Длинные шелковистые пряди разметаны по атласному покрывалу, глаза на бледном лице загадочно чернеют, а в алмазной капле, притаившейся на груди, вспыхивают радужные отсветы фейерверков. Санта прильнул к ней губами и согревал до тех пор, пока камень не стал теплым, слившись в единое целое с разгоряченными телами...
... - Ты так осторожничал, милый. Будто обнимал хрустальную вазу, заметила Кристина, когда Санта удовлетворенно прильнул к её плечу.
- Я боюсь за нашего малыша. Все это время мне казалось, то с тобой что-то неладно. Доктор успокоил меня, но все же...
- Все же он рекомендовал быть осторожным и ты не решался проникнуть с дурными намерениями в мою девичью спальню?
- Если бы ты знала, чего не это стоил! Я и не предполагал, что сумею быть таким сдержанным. Но становилось прост невмоготу - ты была рядом, но... Я старался не смотреть на тебя, потому что заводился от одного взгляда. От этого злился и, наверно, вел себя глупо.
- Я думала, что совсем безразлична тебе.
- Ты дивная, детка. Ты - волшебство, погибель. А я - страстный южный дикарь, измученный воздержанием... Но мы ведь наверстаем свое, правда? Когда эта кроха будет спать у себя в колыбельке. - Целуя живот Кристины, Санта вдруг прижался к нему щекой:
- Что это, слышишь? Смотри, смотри, он шевелится! Держи здесь, это, кажется, пятка... Он двинул меня прямо в нос!
- Значит, через восемнадцать недель мы станем мамой и папой. Кристина крепко сжала щеки Санты и притянула его к себе. - Отвечайте, граф дель Форте, вам непременно нужен сын?
- Ну, конечно! Но он не обязательно должен быть первым. Мальчишка или девочка - наш первенец будет очень любимым ребенком - вот это я знаю точно. И ещё то, что он совершенно определенно не будет последним.
- А я знаю точно ещё дно: кто бы это ни был - сын или дочь - мы назовем его Рома. - Кристина поцеловала тянущиеся к ней губы и мечтательно выдохнула: "Рим, конечно, Рим!"