Кристина, живущая в "вечном городе", чувствовала себя преображенной. Бродя, как зачарованная, по его улицам, девушка ощущала себя иным человеком - прекрасным и сильным. Не какое-нибудь "дитя хрущоб", содрогающееся от омерзения к себе и окружающему в переполненной электричке, а царственный отпрыск великой истории человечества! Здесь она поняла, вернее, почувствовала всем своим будто заново родившимся телом, что самое большое преступление и самая страшная жертва - попрание собственной гордости, потеря уважения к себе, к новому образу "я", открытому Римом.
Римлянка Кристина училась жить заново - широко и радостно, ощущая в себе неведомую ранее жажду прекрасной, романтической любви.
...Оставалось всего пять минут до конца перерыва, и эти пять минут под осенним ярким солнцем, среди иноязычной болтовни и щегольской суеты царственного города казались ей драгоценными мгновениями.
В поле зрения Кристи сиял подъезд "Карата". И прямо у него мягко затормозила шикарная открытая машина. За рулем черноволосая красотка в темных очках, рядом - элегантный спутник, придерживающий рукой разметанные ветром прямые русые волосы. Они перебросились короткими фразами, красотка, улыбаясь, подняла большие очки и потянулась к спутнику яркими губами, а тот, приняв, как печать, этот мимолетный поцелуй, быстро обнял девушку и выскочил из машины. "Чао, бамбина!" - "Чао, кара!". Автомобиль умчался, а мужчина, оказавшийся высоким, стройным и очаровательно-небрежным, проверил содержимое кейса и направился к подъезду. Нескольких секунд Кристине оказалось достаточно, чтобы оценить то, что уже десятилетие с удовольствием смаковали миллионы итальянок - Элмер Вествуд излучал покоряющее обаяние. Она не имела представления ни о профессии, ни об имени незнакомца. Но его романтический образ сработал как детонатор, провоцирующий взрыв - жажда любви, настоящей, пылкой, огромной любви вспыхнула в душе Кристины с неведомой силой.
"Любить и быть любимой" - это теоретическое положение, относящееся ранее к области красивых вымыслов, обрело реальный, непосредственно её касающийся смысл. Кристина поняла, почему манили её, как наивного дикаря, "игрушки" цивилизации - красота богатой жизни - они были лишь условием, декорациями к самому блаженному состоянию на свете - опьянению взаимной любви. Элмер, с его игривой беспечностью, бронзовым загаром, с русоволосой, живописной красотой казался воплощением Рима, его покоряющей солнечной праздничности.
Когда Кристина вновь увидела Элмера на показе коллекции бижутерии, то уже знала, кто именно задавал ей вопросы. Рядом маячил с камерой оператор. Огни софитов превращали разноцветные стразы фантастического украшения Кристины в каскады струящихся искр. Она ловила на себе завистливые взгляды коллег и заинтересованный Элмера, и чувствовала, что может взлететь от переполнявшего счастья. Но вместо этого растеряла итальянские слова и мямлила что-то несуразное о России и своей любви к Риму. Вряд ли он вообще запомнил её, этот самоуверенный телегерой.
Но особое ощущение везения несло Кристину на своей легкой волне, наделяя смелостью и уверенностью. Заметив Вествуда в кафе, она собралась с духом и попросила занять её в каких-нибудь съемках, дать хоть крошечный шанс получить другую работу, после того, как срок контракта с "Каратом" истечет. Впереди почти два месяца - огромное время! Только Кристина уже знала, чем дороже ценишь минуты, тем быстрее они проскальзывают мимо - как песчинки между пальцами.
Вествуд взял её координаты и приветливо улыбался, обещая вспомнить о ней! Кристи буквально летала на крыльях целую неделю, пока не сообразила, то права была Бэ-Бэ - Вествуд никогда не позвонит.
Бербера Пьюзо, новенькая, попавшая в "Карат" чуть позже Кристины, сразу же стала её подружкой. Девушек сблизила инородность среди компании фотомоделей фирмы. Правда, Бэ-Бэ была итальянкой, но что-то в её внешности вызывало враждебное отношение окружающих. Возможно, она держалась слишком высокомерно и не пыталась скрыть гипертрофированную самовлюбленность. Высокая, яркая брюнетка с избытком макияжа и несколько утрированной сексапильностью движений сразу обращала на себя внимание низким громким голосом, экзотичностью дорогих туалетов и украшений. Заметив обособленность Кристины, Бэ-Бэ подошла к ней сама:
- Новенькая?
- Да, я получила контракт в Москве.
- Русская? - Бербера смотрела прямо и жестко, как полицейский комиссар на допросе.
- Да, - пролепетала Кристина.
- И эти чертовки не упускают возможности подчеркнуть твою неполноценность: третий сорт, чужачка, дикарка, - развернувшись в сторону девушек,она сделала весьма вульгарный жест.
- Нет... Они меня не трогают. Только я, наверно, плохо говорю по-итальянски. И у меня тут совсем нет друзей, связей... - Кристину смущал взгляд смоляных, густо подведенных глаз.
- Связи появятся. Если не будешь прятаться в норку. Ты ведь, как я уже понимаю, не торопишься домой к мамочке? И жених не ждет в Москве?
- У меня нет жениха. У мамы своя жизнь. А я... Я просто влюбилась в Рим, - выпалила вдруг Кристина, не понимая, почему сразу разоткровенничалась с этой странноватой красоткой.
- Хороший вкус, лапушка. Рим не чета твоей деревне с Кремлем. Язык у тебя приличный. Вполне достаточно, чтобы устраивать свою жизнь... Одеваешься скучно. Да, ведь с твоими доходами, и в самом деле, лучше изображать студентку, чем дешевую шлюху. - Бэ-Бэ эффектно, как-то подчеркнуто грациозно закурила. - Я не из Армии спасения, но кое-чему могла бы тебя научить. Просто так, по доброте душевной. Запомни, - Бербера Пьюзо - очень добрая девушка.
Она значительно посмотрела в глаза Кристины, заронив подозрение в лесбийских наклонностях. Кристина решила ограничить контакты с активной итальянкой. Но та предложила повозить москвичку по магазинам и "кладбищам старины". И вскоре стало очевидно. что опасения Кристины напрасны.
У Берберы оказался чудесный "альфа-ромео" и веселый нрав. Она любила дурачиться, заводя в тупик продавщиц, и громко смеялась своим шуткам. Вечером Бэ-Бэ оставляла Кристину у её отеля, не делая попыток её соблазнить. Когда Кристина рассказала Бэ-Бэ о том, что Вествуд обещал предложить ей какую-нибудь работу, та демонстративно-бурно расхохоталась.