Шофер молчал, из музыкальных колонок вырывался рыдающий голос одинокой матери, стенающей над колыбелькой своего ребенка. «Спи, мой цветик аленький…» — слезно причитала певица над сыном.
В висках стучало, будто Кристина только что покинула самолет после длительного путешествия. Безумие! Что за навязчивое безумие… Опять все сначала — хоровод оборотней: Стефано, Леонардо, а теперь — Геннадий… Кто он, матерый мафиози «русской группировки», представитель новой формации деловых людей, шантажист или, в самом деле, наследник того самого охотника за бриллиантами, у которого год назад похитил камень Санта? Расчетливый игрок, втягивающий Кристину в какую-то авантюру, или, впрямь, — влюбленный жених? Ох, нет! В искренность чувств Геннадия Кристине верилось меньше всего. Что можно думать о других мужчинах, если ей сумел солгать Санта?.. Он превратил в шутку её рассказ о майском вечере, уверяя, что это выдумка, сон. И ведь сомнений нет: стотысячную купюру за букет гиацинтов отдал Кристине Санта. Но почему не признался, не намекнул даже, что мог быть тем самым случайным встречным, круто врезавшимся в жизнь девчонки на обочине? Просто не захотел, побоялся занять то значительное место в её судьбе, которое Кристина отвела человеку из белого «мерседеса»…
В груди щемило от мысли, сводившей с ума поющую брошенную женщину: никто никогда не любил её по-настоящему. Но все стремились использовать, притворяясь друзьями. Все кружили, как воронье, над «голубым принцем» опасным, коварным камнем. «Принц погубил Элмера, Риту, беднягу Строцци, злодея Рино и даже самого дона Лиджо. А сколько на его счету ещё загубленных душ? Кто следующий? Неужели отец Геннадия пополнил список жертв страшного бриллианта? Да и сам он, неожиданный жених, сгорающий от внезапной влюбленности, — куда стремится он, прихватывая с собой Кристину?
Кристина застонала от боли, тисками сжавшей виски. Что-то запищало на приборной доске. Шофер отключил музыку и протянул Кристине трубку радиотелефона:
— Геннадий Алексеевич на проводе.
— Кристина, простите меня. Я знаю, что напугал вас и почти ничего не сумел объяснить. В вашем присутствии я теряю голову, как это ни смешно признавать… Эта голубая стекляшка, о которой шла речь, действительно пропала из коллекции моего отца. Он был очень стар и не пережил потерю… Хотя, инсульт мог случиться с ним и во время просмотра теннисного турнира… Но я стал копать вокруг камня и… нашел вас! Вначале я полагал, что мой интерес к большеглазой блондинке связан с её ролью в итальянской криминальной истории. А потом заметил, что держу у кровати ваше фото. Я опять перешел на «вы»…
В трубке отчаянно затрещало, и когда вновь наладилась связь, Кристина торжественно сказала в пустоту:
— Я не хочу больше слышать ни о чем, связанном с этим камнем. Он принадлежит роду дель Форте и оберегает его. Остальных — убивает. Вы должны были это знать, Геннадий. Простите и — прощайте. Мне страшно…
— Нет, я не уйду. Я умею пробивать стену лбом. Я забуду про камень, но буду почитать его всегда, как реликвию, соединившую меня с вами. А вы… вы постарайтесь не думать обо мне плохо. Вы нужны мне, Кристина. А я нужен вам. Со мной вы никогда ничего не будете бояться.
— Ну, что? — испугалась мать, открыв дверь и увидев застывшее лицо дочери. — Что случилось, дорогая?
— Геннадий Алексеевич предложил мне стать его женой, — вяло объяснила Кристина, стаскивая сапоги.
— Ну?! — только и произнесла опешившая Алла Владимировна.
— Я обещала подумать.
— Боже мой! Дочка! Ах, Филимоши дома нет! Радость-то какая! — она обняла дочь, заливаясь счастливыми слезами. — Завтра, завтра же утром… Он, конечно, будет звонить или явится сам… Ой, я не прибиралась два дня! — заметалась мать, засовывая в стенной шкаф разбросанную одежду, будто жених с букетом уже стоял под дверью.
— Мама! — удержала её за руку Кристина. — Послушай меня и постарайся понять: я не хочу, не могу сейчас выходить замуж. Ну, прост не в состоянии видеть рядом чужого мужчину… Считай, что это капризы беременной… И все так неожиданно!
— Девочка, ну, пойми, Геннадий Алексеевич не способен на долгие ухаживания. У него каждый час миллионы стоит! В твердой валюте. А ты хочешь, чтобы он тебя в кино водил, на завалинке сидел или под окнами серенады исполнял…
— Если честно, мама, я не думаю, что даже в результате длительных усилий с обеих сторон смогу полюбить этого человека.
— Ну причем здесь любовь! Да что такое любовь! — взвизгнула Алла Владимировна. — Я твоего отца безумно любила. Безумно! И что? Осталась, вот как ты со своим… — Она кивнула на Кристинин живот и зашмыгала носом.
— Не будем сегодня об этом, ладно? Я очень устала. И не плачь, Геннадия я не отшила. Не хочу обострять отношения ни с ним, ни с Филом… Завтра я поеду навестить бабушку. Поживу у нее, ладно? А ты объясни Геннадию, что я не способна на блиц-решения. Вот такая тугодумка, зануда. К тому же — хвораю. Но адрес не говори… Хотя… он все равно найдет…
— Этот из-под земли достанет, — то ли одобрительно, то ли со страхом подтвердила мать. — Он уж, наверно, и про итальянскую историю пронюхал.
— Изучил досконально. И про бриллиант и про беременность знает.
— Бедная ты моя девочка! — снова всхлипнула мать, прижимая её к груди, и Кристина бурно разрыдалась — с детским, неудержимым наслаждением.
Не было и девяти утра, как зазвонил телефон. Все трое — Фил в тренировочном костюме Adidas, Алла Владимировна с пластиковым чепчиком для душа на голове и уже совсем одетая для поездки за город Кристина стояли вокруг дребезжащего аппарата, не решаясь снять трубку.
— Может, автоответчик включить? — робко предложил Филя, посвященный женой в суть дела.
— Нет! — Алла Владимировна решительно сняла трубку, и широко заулыбавшись, бодро воскликнула, — Алло!..
И тут же облегченно вздохнула, передавая трубку Кристине:
— Тебя Надя Старицкая спрашивает.
— Тинка? Вчера на тусовке случайно трепанули, что ты в Москве. Спешу отметиться — все же ближайшая наперсница, и даже наставница известной фотомодели! — Она захихикала. — Ну, ты как? Забежала бы по-соседски, а то я скоро сваливаю. Ну, естественно, утреннее заседание международной конференции… Да, подружка, подарочек не забудь!
— И зачем только я не сбежала раньше — не охота мне с ней видеться! огорчилась Кристина.
— Сходи, поболтай, дочка. Она девка умная. Ох и пройдоха. Я её как-то по телевизору видела — в ночном казино с председателем какого-то процветающего банка. Игровой азарт демонстрировали — прямо Монте-Карло… Одета, конечно, как для рекламы, и словно кошечка к толстяку своему ластится. — Алла слегка оживилась. — Надька сейчас очень кстати. Может быть, чего-нибудь посоветует. Только ты ей имен не называй. Обсудите проблему, так сказать, в философском плане…
Надин широко распахнула двери и отступила на шаг, рассматривая подругу. Выражение любопытства на её тщательно подкрашенном лице быстро сменилось удивлением.
— Будто и не расставались… — разочарованно заметила она, пропуская Кристину в дом.
Сама она приготовилась к встрече и, конечно, не с Тинкой Лариной, а с фотомоделью римского агентства «Стиль», окруженной ореолом загадочных сплетен. Надя отпустила волосы до плеч — жиденькие и белесые, они все же производили впечатление некой элегантности, — очевидно, над незатейливой прической трудились руки мастера. По случаю раннего утра Белоснежка была облачена в длинный пеньюар цвета «гнилой сливы», отделанный прекрасным шелковым гипюром. В распахе тонкого шелковистого трикотажа виднелась коротенькая рубашечка, входящая в ансамбль утреннего белья, стоимость которого, наверняка, превышала цену приличного вечернего платья. Надька довольно улыбнулась, заметив, что Кристина по-достоинству оценила её «неглиже».
— По какому случаю маскарад? Празднуешь «день ностальгии»? — кивнула она на экипировку Кристины, состоящую из позапрошлогоднего московского хлама — стеганой курточки, затертых джинсов, свитера. — Видели тебя недавно в ресторане, говорят, шуршала муарами и обжималась под Джо Дассена с местным плейбоем… Да ты не сердись, здесь у меня «завтрак аристократа». Вообще-то я в такую рань не ем — это все для тебя.