Боцман затрясся, забыв про то, что на него могут смотреть.
— Что-то мы не плавали так быстро после того, как захватили целый гарем на оттоманском корабле, — пошутил адмирал. Боцман как будто не слышал его, и Солово счел необходимым в самой легкой форме выразить свое недовольство. — Что же мы позабыли про таран — сатанинскую голову на носу? И почему, господин боцман, мы не разнесли ею этого упрямого человека, гоняющегося за нами по всему морю?
Прежде чем боцман успел ответить, впередсмотрящий выкрикнул:
— Эй, на судне! Он вернулся!
Все увидели, что так оно и было. Пловец вернулся.
— Сила солому ломит… тем не менее она не всегда применима, — отвечая Солово, изрек боцман, непроизвольно явив в этой фразе скрытые глубины и склонность к метафизике.
— Возможно, в этом ты и прав, — проговорил адмирал, отметив, что следует повнимательнее приглядывать за темной лошадкой. — Быть может, истинный ответ нужно искать у философов. Скажи команде, пусть сушат весла.
С великими усилиями гребцов убедили оставить старания, тем временем к ним спустился капитан. Он помедлил, давая себе возможность умственно деградировать до уровня сидящих вокруг него.
— Вот так выходит, — объявил он, решив, что достиг необходимого уровня. — Нас преследуют… это нас-то! Это нас-то, которые встречали корабли султана Баязида[14] и проделывали дырки в бортах мамлюкских[15] галеонов. Теперь скажите, правильно это? Так подобает?
Он сделал паузу для вящего драматического ответа. Все молчали… Из-под корабля донесся настоятельный стук.
Проснувшись на следующий день, Солово обнаружил, что матросы смотрят на него еще мрачнее, чем обычно, и сразу понял — что-то произошло. О развитии событий его известил боцман.
— Как только, на его взгляд, мы заходим слишком далеко, он встает на пути корабля и экипаж отворачивается, не замечая приказов. Мечемся, не зная куда.
— Увы, вся наша жизнь такова, — резко промолвил адмирал. — Как философ, ты должен это понимать.
— Кроме того, впередсмотрящий исчез.
— Исчез?
— Где-то посреди ночи, в полном безмолвии, если угодно. Только я бы сказал, что исчез он не целиком.
— Как это?
— Венецианец оставил на палубе половину торса.
— Весьма тактичный намек, — невозмутимо проговорил Солово. — Во всяком случае, он не мучает нас неизвестностью. — А потом процитировал «Размышления»: «Не предмет смущает тебя, но твое собственное представление о нем».
Боцман со скорбью поглядел в сторону восходящего солнца.
— Перед нами воистину сложный «предмет», адмирал, — заметил он. — Как вы полагаете, сумел ли впередсмотрящий составить о нем представление, прежде чем получил свое?
Наконец Солово позвали по имени, чему он был только рад. Недостойное это дело — мотаться туда сюда под недовольные возгласы возмущенного экипажа… и лучше уж так, чем погибнуть от жажды или рук взбунтовавшихся матросов.
Далекий венецианец, спичечной фигуркой припав к древнему бакену, сливал свой голос с его скорбным колоколом.
— СО-ЛО-ВО! — кричал он снова и снова, подлаживаясь под звяканье. СО-ЛО-ВО! — Невзирая на расстояние, голос доносился чисто и ясно.
Без всяких приказов экипаж поднял весла и тем самым произвел себя в зрители, пустив галеру на волю волн.
Будучи пленником своей профессиональной репутации, адмирал сохранял спокойствие. Раскачиваясь в капитанском кресле, он окликнул венецианца, уверенный, что в охватившем натуру покое даже его негромкий голос будет услышан.
— Ну что ж, привет, — сказал он. — Чем я еще могу тебе помочь?
После долгой паузы венецианец ответил.
— МОИ КНИИИИГИ! — взвыл он наконец.
Солово предвидел это и махнул боцману, чтобы тот выбросил за борт бочонок с трофеями — путем, проделанным их прежним владельцем.
Но еще не утих всплеск, как венецианец напомнил:
— И «РАЗМЫШЛЕНИЯ» МАРКА АВРЕЛИЯ…
Адмирал скривился. Эта книга разговаривала с ним на уровне, который Солово и не подозревал в себе. Ему весьма хотелось сохранить и прочесть ее.
— Да будет так, — проговорил он невозмутимо, перебрасывая через поручень томик, извлеченный из потайного места.
Тишина возвратилась. Солово смотрел, как венецианец наслаждается посмертным триумфом, и, чтобы испортить ему удовольствие, продолжил разговор:
— Ну, что еще?
После очередной долгой паузы донеслось:
— А ТЕПЕРЬ ИДИ КО МНЕ, ПОПЛАВАЕМ ВМЕСТЕ.
Экипаж обернулся к адмиралу. Реакция Солово определит его положение в Зале Славы пиратов Средиземноморья.
— Но я не умею плавать, — ответил адмирал, ничего не скрывая.
В этом позора не было. Моряки того времени в основном не стремились научиться способу продлевать собственную агонию, если Отец-Океан затребует их к себе. «Неплохой аргумент», — рассудил экипаж, дружно поворачиваясь к венецианцу.
— СПРАВИШЬСЯ… СТАВ ПОКОЙНИКОМ, ТЫ ОБРЕТЕШЬ ИЗВЕСТНУЮ ВЛАСТЬ НАД ВОДАМИ.
Его спутники еще пережевывали этот аргумент, когда Солово парировал:
— Ты рассуждаешь не как умный человек.
— БЛАГОДАРЯ ТВОИМ ЗАБОТАМ, — последовал ответ, — Я БОЛЕЕ НЕ ЧЕЛОВЕК.
На подобный тезис возразить было нечем, и адмирал опустился в кресло.
В дно галеры забарабанила не одна пара рук. В отличие от предыдущих случаев венецианец оставался вполне видимым. Похоже было, что он заручился помощью.
— ПОРА, — донесся зов. — ИДИ КО МНЕ.
Стук по корпусу сделался громче и уже грозил разнести судно в щепки. Солово понял, что выбирать приходится между мстительным призраком и перепуганным экипажем: жизнь его была кончена, оставалось только красиво уйти. Когда он встал и щелкнул пальцами венецианцу, кивки и бормотанье экипажа донесли до него одобрение подобной стойкости перед лицом предельного отчаяния.
Море словно вскипело. Вокруг галеры вода ожила — странный случай словоупотребления, — вынеся к поверхности трупы.
— ОНИ ВЫДЕРЖАТ ТВОЙ ВЕС, АДМИРАЛ, — вскричал венецианец, — ИДИ КО МНЕ.
Солово одолел последнюю спазму слабости, заставившую его обернуться и поискать взглядом поддержки у экипажа. Но было ясно — на это рассчитывать не приходится: истый первобытный ужас перевешивал изобретенные позже понятия верности и отваги. Делать нечего: адмирал был вновь один. Он перепрыгнул через поручень.
Мертвецы погружались в воду и раскачивались, но, как было ему обещано, Солово сумел проложить по ним путь. Игнорируя совершенно немертвые взгляды пустых глазниц, адмирал направился к венецианцу. Подойдя ближе, он заметил, что три дня, проведенные в компании морского царя Нептуна и его рыбешек, прискорбным образом сказались на теле покойного.
— Привет, Солово, — донеслось из объеденных губ.
— С новым свиданием, господин венецианец, — отозвался Солово, зажимая платком нос. Некогда изысканный кавалер теперь не годился в приятные собеседники.
— Ты и не поверишь, сколько там нашего брата, — заметил между делом венецианец, показывая на плавучий ковер из своих камрадов. — И многих туда отправили подобные тебе. Быть может, именно этот факт объясняет столь единодушную поддержку моего предприятия. Даже море блюдет моральный кодекс, а к небесам возносится паром.
— Ну кто бы мог подумать, — ответил с сарказмом адмирал.
Человек и восставший труп со взаимной неприязнью разглядывали друг друга. Наконец, венецианец оставил свой проржавевший буй, отчего колокол звякнул, и потянулся к горлу Солово. Тот не стал оказывать сопротивления, и распухшая, пропитанная водой плоть пальцев покойника легко охватила всю шею адмирала.
Пребывая с глазу на глаз с собственной Немезидой[16] (правда, ее глаза уже жили самостоятельной жизнью в желудке какой-то рыбы), Солово терпеливо ожидал удушающего движения и того, что последует за ним. Спустя некоторое время он заметил, что боль и смерть излишне запаздывают. Венецианец проявлял известную нерешительность и не торопился с выполнением последнего желания.