Батиат оттолкнул охранника, быстро прошел мимо остальных, пересек прихожую и распахнул двери, желая видеть, что происходит в школе. Выскочив на улицу, он увидел, как повозки с оружием, запряженные лошадьми из его конюшни, удаляются по дороге к великой горе Везувий. Вокруг повозок виднелись десятки вооруженных людей.
Это было самое настоящее восстание.
Стражники, принесшие хозяину горькую весть, нерешительно переминались у него за спиной.
– Ступайте в Капую и обратитесь за помощью к войскам, – приказал Лентул Батиат. – Мы должны поймать этих сволочей, пока они не добрались до Везувия и не скрылись в лесах на склонах.
Видимо, стражи пребывали в полнейшем потрясении, и Батиату пришлось закричать, чтобы привести их в чувство:
– Ну же, глупцы, быстрее в Капую!
Ланиста провожал взглядом колонну рабов, удаляющуюся от гладиаторской школы. Внезапно он испугался: а что, если они повернут вспять и нападут на него? Он отступил на несколько шагов.
– Закройте ворота, закройте ворота! – воскликнул он.
Запереться на вилле, окруженной высокими стенами, пока не прибудут войска из Капуи? Нет… Поразмыслив, он отдал прямо противоположный приказ:
– Открывайте ворота!
Рабы колебались, но Батиат настаивал:
– Открывайте ворота, болваны! Открывайте сейчас же, ради Юпитера!
Рабы повиновались.
Батиат снова выглянул наружу и увидел, как несколько охранников вскакивают на коней, чтобы мчаться в Капую за помощью.
– Дайте и мне лошадь! – приказал он.
Он умчался верхом в сопровождении немногочисленных выживших стражников: вдруг гладиаторы передумают бежать и вернутся, чтобы для начала расправиться с ним?
Ланиста, в общем-то, был прав. Крикс предпочел бы хоть на несколько минут вернуться в гладиаторскую школу, чтобы на прощание лично расправиться с Батиатом, но, повернув назад, гладиаторы обнаружили, что хозяин исчез, а по опустевшей вилле, не зная, куда податься, бродят испуганные рабы.
Бунтовщики принялись обыскивать дом в поисках золота и серебра.
Все это казалось Спартаку пустой тратой времени. Из Капуи, понимал он, вот-вот пришлют войска, так что лучше всего добраться до Везувия и спрятаться в лесу. Но очень важно сохранять единство в рядах восставших: вместе они добились того, чего в одиночку не достигли бы никогда. И, раз уж они все равно теряют время, следует извлечь из этого хоть какую-нибудь пользу.
– Ищите не только золото и серебро, но и ножи, мотыги, любые острые предметы, которые пригодятся в сражении! – приказал он.
Им предстояли бои, долгие бои, и только Спартак, казалось, понимал, что для войны понадобится много оружия.
Девушка, которую Батиат поставил на колени, воспользовалась суматохой и спряталась в своей комнатушке без окон: забилась в самый темный угол, куда не попадал слабый свет, проникавший из коридора через дверь. Девушка считалась красавицей. По крайней мере, так ей говорили с детства, еще до того, как продали в рабство вместе с родителями в разгар войны, которую римляне вели на Востоке против Митридата. Их схватили во время жестокой расправы Суллы с жителями греческих городов, которые в той или иной мере поддерживали понтийского царя. Вот она, суровая действительность: война шла между двумя могущественными державами, понтийским царством и Римом, а страдали, гибли или попадали в рабство ни в чем не повинные люди, притом во множестве.
В ту пору ей было всего десять лет, но уже тогда все восхищались ее красотой. Сначала родители – собственная красота радовала ее, лишь пока она жила с ними. Затем ее красотой хвастались работорговцы, доставившие девочку из Греции в Италию. Родителей она больше никогда не видела. Их продали по отдельности: сперва отца, затем мать и, наконец, ее саму, юную красавицу. Вслед за работорговцами ее красоту превозносили хозяева публичных домов, желая привлечь клиентов и заработать побольше денег. Ее называл красавицей проклятый Батиат, принуждая к разнообразным соитиям: он купил ее в одном из публичных домов, чтобы она была при нем – прислуживала, подавала еду и питье, занималась с ним любовью, сколько он пожелает, когда пожелает и как пожелает. И хотя сам ланиста внушал ей, что лучше быть с таким мужчиной, как он, чем принимать десять незнакомцев в день, она ощущала с его стороны такое презрение и пренебрежение, что думала: «Лучше бы я была проституткой в самом ужасном из капуанских лупанариев». Красота была ее проклятием. Вот почему она спряталась. Ее пугало все, даже восстание рабов.