Последовало долгое молчание, пока наконец не заговорил Рем:
– Как и Потиций, я принимаю эту идею не без оговорок. Но с одним не могу не согласиться: признание меня и Ромула отпрысками царского рода избавило бы нас от множества возможных затруднений, как сейчас, вроде раздоров с Альбой, так и в будущем, когда непременно найдутся те, кто позавидует нашему богатству или влиянию.
Ромул положил руку на плечо Рема и улыбнулся:
– Мой брат мудрейший из людей. А ты, Потиций, самый умный.
Пинарий ухмыльнулся:
– И как же нам повезло, что сегодня мы имеем счастье приветствовать нашего умного и преданного друга после долгого отсутствия.
Он устремил на молодого прорицателя взгляд, исполненный такой приязни, что если у Потиция и были какие-то сомнения и опасения, то все они исчезли, как утренняя дымка над Тибром исчезает с восходом солнца.
753 год до Р. Х
В последующие месяцы близнецы продолжали закреплять свой успех в Альбе. В пределах нескольких дней пути от Рима было немало поселений, власть над которыми находилась в руках богатых, могущественных людей, окружавших себя воинами, именовавших себя царями и норовивших прибрать к рукам соседей.
Ромул и Рем раз за разом находили причины для споров, поочередно бросали этим царям вызов, побеждали их, присваивали их богатства и уцелевших воинов. Близнецы были свирепыми и бесстрашными бойцами, а по мере того как с ростом количества побед за ними все прочнее утверждалась репутация неодолимых, люди все охотнее верили в то, что они и впрямь отпрыски бога войны Маворса.
Кроме того, слава об их подвигах разносилась все шире, привлекая искателей военной удачи из все более дальних краев. Все чаще и чаще на торжище у реки осведомлялись о братьях не мирные торговцы или поденщики, а люди совсем другого рода. Мускулистые, покрытые шрамами наемники приходили вооруженные, снаряженные шлемами или отдельными частями доспехов. Были люди, которые являлись в лохмотьях, с бегающими глазами и не распинались насчет своих планов. И конечно, полно было простодушных, восторженных юнцов, привлеченных рассказами о легендарной удаче братьев.
– Во что превратился наш Рим, – сетовал Потиций. – Я помню время, когда можно было обойти все Семь холмов и не встретить человека, которого ты бы не знал по имени. Каждый знал о каждом все – его предков, его родню, почитаемых в его доме богов. Любая местная семья проживала здесь не одно поколение. Теперь всякий раз, когда я выхожу из дома, я чувствую, что натыкаюсь на сборище подкидышей и воров. Эти люди и раньше забредали к нам сами по себе, но теперь братья бросили клич и собирают в Рим все отребье, откуда только возможно. «Приходите, присоединяйтесь к нам! – говорят они. – Не важно, кто вы такие, откуда родом и что натворили в прошлом. Если вы способны сражаться и готовы принести клятву верности, то вооружайтесь и идите грабить вместе с нами!» Каждый головорез и разбойник от гор до моря может теперь обосноваться в Риме, на Холме бродяг. А почему бы и нет? Головорезы и разбойники – это как раз те люди, которых приманивают Ромул и Рем!
Потиций, который теперь жил в собственной хижине на Палатине, неподалеку от близнецов, а домой заглядывал лишь навестить родных, вынужден был во время этих кратких визитов выслушивать отцовские сетования. Особенно задевало его упоминание о Холме бродяг, хотя тут крыть было нечем. Когда число последователей близнецов сильно возросло, пришлось думать, где их разместить, и лучшим местом оказался ранее безымянный холм прямо над торжищем – с его вершины был прекрасный обзор, а крутые склоны делали его самым защищенным местом в Риме. Этот холм стали называть Асилум, в честь воздвигнутого там святилища Асилея, бога – покровителя бродяг, беглецов и изгнанников, предоставлявшего убежище тем, кто не мог найти его нигде больше, – отсюда и Холм бродяг.
Как гаруспик и жрец Геркулеса, Потиций лично руководил церемонией освящения алтаря Асилея, поэтому резкие слова отца насчет Асилума и его обитателей прозвучали для него личным упреком.
Однако старший Потиций только начал свою тираду:
– И ты, мой сын, отправляешься с ними в эти вылазки? Ты участвуешь в грабеже!
– Я путешествую с Ромулом и Ремом как их гаруспик, отец. У речного брода прошу нуменов о благополучной переправе. При выборе дня и места сражения гадаю по внутренностям жертвенных птиц. Во время бурь смотрю на молнии как на знаки воли богов. Именно этому меня учили в Тарквинии.
– Но ты был наследственным жрецом Геркулеса, прежде чем стал гаруспиком. В первую очередь ты хранитель Ара Максима.