Указ о единении с монофизитами (Энотикон), изданный в конце V в. императором Зеноном, вызвал протест Рима и тридцатипятилетнюю схизму между Востоком и Западом. С Юстином I имперская политика стала далека от каких бы то ни было компромиссов в христологии, и последовало примирение с Римом. Именно в это время папа Гормизда добился от патриарха Константинопольского Иоанна (это было в 519 г.) подписания следующей формулировки: «Первое условие нашего спасения состоит в том, чтобы хранить правило православной веры и никоим образом не отлагаться от постановлений отцов. Нельзя пренебрегать словами Господа нашего Иисуса Христа, который говорит: «Ты Петр и на этом камне я созижду Церковь Мою». Это утверждение подтверждается в действительности, так как кафолическая/католическая[1] вера всегда сохранялась без изъяна Апостольским престолом… Мы надеемся заслуженно пребывать в том общении, которое проповедует Апостольский престол и на котором зиждется во всей полноте и истине христианская вера». Этот текст завершается утверждением, что проверкой «кафолического общения» является «согласие с Апостольским престолом». Он был подписан большинством восточных епископов.
Таким образом на Востоке прибегали к авторитету Рима, когда вера оказывалась в опасности, а гармония Пентархии под вопросом.
Позиция Максима Исповедника последовательно дает пример как напряженности этих надежд, так и крайней сдержанности, которая становится неизбежной, если папы отступают от веры Петра, когда Petros и petra хотя бы в незначительной степени расходятся между собою.
Во время монофилитского кризиса, о котором мы уже упоминали, Максим, простой монах, но величайший богослов вселенского масштаба, находит поддержку в Риме. Под его влиянием папа собирает в 649 г. Латеранский собор, который утверждает полноту человеческой свободы Христа и который Максим называет вселенским (заметим, он был созван папой, а не императором). Во время кризиса, когда выяснилось, что Рим поддерживает православие, наш богослов утверждает, что Рим есть «глава и митрополия всех церквей», «камень поистине твердый и незыблемый… самая великая апостольская церковь». Церковь Рима, говорит он, «имеет ключи веры и православного исповедания». Эти характеристики нашли свое подтверждение в мученичестве папы Мартина, которого византийские воины арестовали в Риме, и который был осужден в Константинополе и скончался по дороге в ссылку. Друг Максима, Феодор Студит, обличает «преследования святого нашего святейшего отца, блаженного в Господе, верного князя апостолов и вселенского апостолического папы и, одновременно, преследование Кафолической Церкви». С большой убежденностью Феодор доказывает, что папа теперь полностью стал преемником Петра, «корифея» апостолов, разделив его мученичество, «отдав себя самого в жертву, подражая во всем Христу» и апостолу Петру.
Впоследствии, когда показалось, что Рим стал склоняться к тому, чтобы принять компромисс, пускай даже молчаливо, Максим напоминает, что вера папы не может быть его личным делом и предпочтением. Харизма Петра не может заменить собой необходимость личной верности истине, в духе смирения и отваги, проистекающих из внутренней преданности Благой Вести. «Вчера, 18 дня месяца (апрель 658 г.), в день Преполовения Пятидесятницы, патриарх заявил мне (после того, как новый папа Виталиан объявил о возобновлении общения с Константинополем): «Какой церкви ты принадлежишь? Константинопольской? Римской? Антиохийской? Александрийской? Иерусалимской? Все они пребывают в единстве. Если ты хочешь принадлежать Католической Церкви, присоединяйся, под страхом оказаться на пути, чуждом Жизни, и подвергнуться тому, чего не предвидел».
Я ответил ему: «Католическая Церковь это правое и спасительное исповедание веры в Господа вселенной, Который Сам подтверждает это, объявив Петра блаженным за правое исповедание».
Таким образом именно «правое исповедание» веры Петром делает его камнем, на котором Христос воздвиг Свою Церковь. Личная ответственность за это, питаемая из глубины церковного общения, может привести, при необходимости, к восстанию — не революционному, но выражающемуся в мученичестве. Павел вновь «противостает» Петру, когда тот «не прямо поступает по истине Евангельской». К сожалению, необходимо признать, что сознание роли Павла в обосновании римского первенства постепенно стирается. В конце концов, в XVI в. в пылу противостояния Реформации, которая объявляла себя наследницей апостола–харизматика Павла, Рим обличает в ереси тех, кто исповедует равное достоинство Петра и Павла.
1
Совершенно очевидно, что в эту эпоху термины «католический и православный не имели никакого конфессионального значения. На Востоке, как и на Западе, говорили, что вера «православная», а церковь «католическая». Отсюда абсурдность заявлений некоторых авторов, как православных, впрочем, так и католических, о том, что в те времена в конфессиональном отношении Галлия была якобы «православной», а Греция «католической».