Со временем, пишет Клеман, Павлова харизма была забыта, а «Петрово служение», т. е. примат стал мыслиться в юридических категориях. Различия в понимании первенства становились все глубже, хотя в течение первого тысячелетия удавалось сохранять равновесие между различными тенденциями и сохранять церковное единство.
Пафос книги Клемана в том, чтобы напомнить нам, что заповедь о единстве является евангельским императивом. Руководствуясь им, католики и православные, являя тем самым пример для прочих христиан, должны приложить усилия, чтобы вернуться к забытым принципам вселенского церковного устройства первого тысячелетия, осознав и устранив те ошибки, которые привели к его нарушению. В частности, вернуться к осознанию подлинного значения кафедры древнего Рима. Усилия эти лежат как в духовной плоскости, так и в плоскости богословия и церковной науки. Они предполагают прежде всего метанойу, предполагают возвращение к евангельским и евхаристическим истокам и возрождение подлинной соборности. Можно сказать, что они превышают чисто человеческие возможности. Однако, «невозможное человеку, возможно Богу».
Характерно, что книга Клемана заканчивается постскриптумом, имеющим подзаголовок «Для общего будущего». И это весьма символично, ибо отнюдь не на путях конфессиональной схоластики, но только в случае «общего будущего» Церковь сможет продолжать свою миссию в постхристианском мире, отвечать на его вызовы и быть подлинным и живым свидетельством грядущего и уже «достигшего нас» царства живого Бога.
Потоиерей Алексий Гостев
Александр Занемонец
Проблема папства, т. е. представление Католической Церкви о вселенском примате Римского Папы, сегодня, конечно же, является одной из самых сложных в рамках экуменического диалога вообще и диалога между католиками и православными в частности. Надежду на позитивные сдвиги в разрешении этого вопроса вселяет недавняя энциклика Иоанна Павла II Ut unum sint, в которой папа предлагает совместно обсудить проблему примата римского епископа. Ответом на это приглашение и является краткое эссэ, ныне предлагаемое читателю. Особенно важен для меня в заданном ракурсе исторический опыт и богословское видение Неразделенной Церкви. Затем я рассмотрю различные пути эволюции христианского Запада и христианского Востока и в заключении постараюсь сформулировать то, что вопреки этим различиям делает возможным и необходимым достижение нашего единства.
Экклезиология общения
Для христиан первых веков, как прекрасно показали Николай Афанасьев и Иоанн Зизиулас, не существовало экклезиологии как таковой. Несмотря на угрожавшие христианам тогда, как и во все времена, грех и предательство, Церковь в своей глубине переживалась как опыт сопричастности таинственному триединому бытию Сына, Духа и Отца, который является источником и основанием троичного общения.
Церковь прежде всего есть Тело Христово. Кульминацией Откровения является Воплощение, в котором Бог «выходит за пределы Книги» чтобы сообщить нам Свою Жизнь, т. е. Воскресение. Церковь, таким образом, есть «место возрождения», «таинство Жизни», «всецелый Христос, как единство главы и тела». «Между главою и телом не может быть никакого промежутка, малейший промежуток был бы смертелен для нас». Таким образом Церковь есть таинство, «тайна» Воскресения, которое нас воскрешает. В центре этого таинства, исполняющего и являющего глобальную таинственность творения, находится Евхаристия, как «таинство таинств», измерением которого является Писание, провозглашаемое и комментируемое в начале Литургии. Именно Евхаристия преобразует Церковь в Тело Христово, в ней верные, как говорит святой Петр, становятся «сотелесны» Христу и Церковь пребывает «во Христе». «Так как хлеб один, мы, многие, образуем единое тело, так как причащаемся от единого хлеба» (1 Сол. 10, 17). Местная церковь — церковь города и его окрестностей, т. е. античного полиса, столь мало имеющего общего с нашими мегаполисами — благодаря апостольскому преемству своего епископа, не есть составная часть Вселенской Церкви, но, непрестанно взываемая к бытию, выявление во всей полноте Церкви, «единой, святой и апостольской», как говорится в Никео–Константинопольском Символе веры. Все местные церкви идентифицируются сквозь пространство и время в едином Теле Христовом и каждая из них является его свидетельством. Общение этих церквей есть подлинное евхаристическое единосущие, вытекающее из единства веры и епископского служения. Каждый епископ одновременно является предстоятелем местной церкви и выразителем соборного единства Церкви Вселенской. Отдельное обретает себя во вселенском и через него, а вселенское — в отдельном и, также, через него. Таким образом, каждая церковь несет ответственность за остальные. Каждая церковь свидетельствуется от остальных, и все они нуждаются во взаимном свидетельстве, «рецепции», что утверждает их в отдельности и всех вместе в качестве Единой Церкви.