Постепенно возросшее значение Русской церкви, а также стремление наций к независимости трансформировали de facto Православную церковь в совокупность национальных церквей, объединенных верой, таинствами, канонической традицией, но при этом все более и более независимых друг от друга. В определенном смысле автокефалия традиционна: автокефальная церковь произошла от местной, представлявшей некогда собою евхаристическую общину, она пользуется правом избирать своего предстоятеля. Нечто подобное было предусмотрено уже Никейским собором, в его 4–м и 6–м правилах, где шла речь о церковных провинциях, возглавляемых митрополитами. Потом появились великие патриархаты Пентархии. Однако между церквями в ту эпоху существовали отношения взаимозависимости, обусловленные гибкой системой иерархии первенств. Напротив, национальные автокефальные церкви в XIX и XX вв. под влиянием секулярного национального самосознания эволюционировали в направлении почти что полной независимости, что, по сути, является настоящим религиозным национализмом. При этом внутрицерковные отношения в них подчас немногим отличаются от практикуемых католиками. Последним реликтом Пентархии стало постановление Константинопольского собора 1872 г. о ереси «филетизма», определяемой как «создание особых церквей, объединяющих граждан одной национальности и исключающих остальных».
I Ватиканский собор состоялся в 1870 г., Константинопольский — в 1872 г. Две различные ситуации: одна церковь во всеуслышание подтверждает весьма спорную практику, другая — осуждает практику не менее спорную. Возможно ли в таком случае взаимопонимание, не говоря уже о взаимодополнении?
Надеяться, несмотря ни на что (со стороны Рима)
Таким образом, в течение тысячелетия Рим утверждался в понимании своего традиционного первенства, как абсолютной власти над Церковью. Православный мир привык, обоснованно или нет, воспринимать все действия латинян, как враждебные. Отвергая папизм, как средневековый, так и современный способ реализации римского первенства, православные поставили под сомнение и значимость самого «присутствия» Петра в Церкви. Упрощенно говоря, Петр остался без своих братьев, апостолов, а они остались без Петра. Вследствие того, что оказалось нарушенным соотношение между первенством и соборностью, Христос, оставаясь для Церкви истиной, в меньшей мере стал восприниматься ею, как путь.
Наша надежда сегодня — надежда стольких христиан — состоит в том, что мы сможем, несмотря ни на что, возвыситься над превратностями истории. Эта надежда на то, что Рим в силу действия благодати, которая снизойдет, когда Богу будет угодно, вернется к изначальному пониманию первенства, как служения общения и единства, к осознанию взаимной зависимости епископов Церкви, включая папу, к необходимости пребывать в диалоге со всей полнотой народа Божия. Это неизбежно повлечет интеграцию с протестантами, которые напоминают, что Церковь есть Церковь не только Петра, но и Павла, и примирения, как сестры с сестрой, без каких бы то ни было юрисдикционных притязаний, с Православной церковью. Последняя, в свою очередь, должна хранить учение отцов о свободе церквей — сестер в лоне Вселенской Церкви — и преодолеть искушение «автокефализма» и религиозного национализма, чтобы вернуться к истинному соотношению первенства и соборности. Ведь в течение первого тысячелетия Восток полностью признавал, что при наличии единства веры, первенство неразрывно связано с личностью и исповеданием Петра и основано на служении Петра, уравновешенном харизматическим служением Павла и пророческим — Иоанна.
Знаки «обращения» (раскаяния) Петра умножились во второй половине XX столетия. Павел VI отказался от ношения тиары, в которой две короны символизировали высшую власть: мирскую и духовную. Он пожелал, чтобы его похороны прошли, как можно более скромно. Иоанн–Павел I и Иоанн–Павел II также отказались от тиары и от обряда коронования. Но главное, это II Ватиканский собор, сам факт созыва которого опровергает догмат 1870 г., как казалось отменившего и сделавшего с точки зрения богословской невозможным собор как таковой.