Тело Христово, Церковь, одновременно и «храм Святого Духа». Духом пронизано земное существование Христа, Духом совершается Его мессианское помазание, Дух превращает тело в soma pneumatikon, «духовное тело», проникнутое энергиями Духа, как говорит Павел. Именно в Духе Церковь есть таинство Воскресения. При совершении каждого таинства, мы молимся о ниспослании Духа и Его действии (так называемая эпиклеза), ибо Церковь не обладает магическим образом силой своего Господа. Притом, именно эпиклеза позволяет ясно выявить всеобщее «царское священство» всех верных и сакраментальное священство епископа и священников, которые становятся его уполномоченными в условиях умножения приходов (почему эти последние не были наделены епископскими полномочиями, до сих пор остается для меня загадкой, ведь появление института «делегатов» епископа привело к немалому изменению изначальной роли самих епископов, при том, что приход как таковой и есть местная евхаристическая община). Эпиклезис есть и призыв и свидетельство: призыв совершается литургическим служением всей общины, предстоятель, епископ (священник), свидетельствует об исполнении этого прошения. Таким образом даже «миряне», «носители Духа», которого все получают в крещении и миропомазании, становятся ответственны за истину, в особенности те из них, кого можно назвать «стяжавшими Духа», и которые переживают истину более интенсивно (отсюда проистекает зачастую решающая роль монахов в истории Церкви). Это происходит отнюдь не вопреки епископату, не вопреки его сакраментальному установлению, ведь они имеют общие корни — истинный профетизм всегда сакраментален — но для «очистительного контроля», чтобы сакраментальное священство не «объективировалось» и соответствовало своему истинному призванию: епископы не могут быть пассивными орудиями Духа, но сотрудниками Его, святителями в прямом смысле этого слова. Послание восточных патриархов 1848 г. утверждает, что епископы являются «судьями и свидетелями», а миряне «щитами», защитниками истины. Фундаментальная тема «рецепции» распространяется таким образом на весь Народ Божий. (В течение первых веков епископы избирались всеми верными своих диоцезов, как клириками, так и мирянами). История Церкви знает примеры, когда даже собор епископов оказывался «разбойничьим», как, например Эфесский 449 г. или собор в Иерии 754 г. За подобным собором следовали волнения и протесты. Но речь идет совсем не о демократических консультациях. Иногда и один человек в силу своего профетического дара мог свидетельствовать о истине. Такую роль сыграл Максим Исповедник в 658 г. когда решался вопрос о монофелитстве, ереси в конечном итоге существенно искажавшей представление и полноте человеческой свободы. Пророк, рано или поздно, оказывается услышанным епископатом, пробуждает его, и тот признает в одиноком свидетельстве голос Церкви: так, менее, чем через двадцать лет после мученичества Максима состоялся Вселенский собор 680—681 гг., осудивший монофелитство.
Важно подчеркнуть, как это делает Каллист Уэр, что «соборные решения истинны не потому, что они приняты Церковью, но они приняты Церковью, потому что они истинны». И эта рецепция есть знак того, что вера Церкви поистине была выражена собором.
Тело Христово, животворимое Духом, Церковь есть также и «дом Отца». Божественное единство не отсылает нас к чистой природе, но к Лицу Отца: «един Бог потому что един Отец», «само имя это выше имени Бог». «В вечном движении любви» Отец — источник божественности, ее принцип — полагает в Себе инаковость — единство Сына и Духа и сообщает Им все, что Он есть. Здесь начало, о котором говорит Иоанн в прологе своего Евангелия, того, что «Бог есть любовь» и источник всякой любви. Также можно сказать, что Бог есть общение и источник всякого общения. Таким образом, «дом Отца», Церковь участвует (и должна об этом свидетельствовать) в образе троичного бытия: через нее распространяется на человечество любовь Святой Троицы, любовь и свобода, исходящие из самых божественных глубин. Божественная жизнь, исходящая от Отца через Сына в Святом Духе, сообщается людям, призывая их к аналогичному общению (к его становлению, несмотря на то, что мы без конца замутняем его), троичному по своей природе. Бог существует в Трех Лицах, «метаматематическое» число, которое, будучи выше всякого исчисления, выражает абсолютное многообразие в абсолютном единстве. Во Христе, в веяниях и всполохах Духа, явлен Человек, единственный и, вместе с тем, вбирающий все множество человеческих личностей: в Теле Христовом мы все «члены друг друга». Каждый в это единство лично принят Христом, каждый посвящен в свое единственное призвание языком огня Пятидесятницы.