В период с 376 по 418 год положение везеготских вождей, по-видимому, стало значительно отличаться от условий жизни рядовых соплеменников, а их окружение стало более многочисленным и приобрело большую власть. К примеру, трудно поверить, что в 382 году, когда везеготы по соглашению с римским правительством обосновались в Мёзии, вожди при распределении земли не захватили непропорционально большие участки. Раздел земли, очевидно, проводили вожди и члены совета племени, и можно с уверенностью сказать, что в результате они получили такую власть, какой у них бы никогда не было при прежней племенной жизни. Кроме того, ежегодная выплата в виде зерна и денег, поступавшая от римского правительства с 382 по 418 год, также попадала сначала в руки вождей и членов совета2, а они затем распределяли эту помощь или ее часть среди остального населения. Наверняка они и здесь не забывали о своих интересах. А во время военной кампании 394 года, когда везеготские федераты Рима сражались на стороне Феодосия против мятежника Евгения под руководством собственных военачальников, эти военачальники, несомненно, постарались приучить свой народ к строгому повиновению и безусловному выполнению приказов, что было характерно для армии Феодосия, но непривычно для воинов племени. Однако у нас нет точных свидетельств об этих и подобных им сторонах жизни везеготов, и, если мы хотим понять, как развивалось везеготское общество в период с 376 по 418 год, мы должны обратиться к другим событиям.
В 376 году везеготы стояли на берегах Дуная. Доведенные до отчаяния теми страданиями, которые причинили им римляне, прежде чем пропустить в свои провинции, они торжественно поклялись, что будут нападать на римлян при каждом удобном случае и наносить им как можно больше вреда независимо от того, какие блага, по своей воле или вынужденно, предоставят они им. Еще они поклялись в том, что прекратят свою бескомпромиссную борьбу только тогда, когда приобретут власть над всей Римской империей — государством, которое довело их до такого голода, что они вынуждены были отдавать своих детей в рабство в обмен на корку хлеба или мясо собаки3. И именно в контексте этой клятвы мы и должны рассматривать события 8 и 9 августа 378 года.
В то время как Валент решал, стоит ли объявлять сражение при Адрианополе до подхода западной армии, везеготский вождь Фритигерн послал ему личное письмо. В письме он намекал, что скоро станет другом и союзником Валента, и заявлял, что ему трудно будет сдержать дикий нрав своих соплеменников и уговорить их принять условия мира, благоприятные для римлян, если Валент не проведет демонстрацию своей военной мощи вблизи расположения везеготов. Если император это сделает, Фритигерн сможет остановить своих воинов в их разрушительном стремлении немедленно начать битву4. Утром рокового дня 9 августа Фритигерн повторил свое предложение. Он вновь предложил Валенту обменяться заложниками и заявил, что готов бесстрашно противостоять своим соплеменникам, которые наверняка будут разгневаны, узнав о его договоренности с врагом5. Были ли эти предложения искренними? Валент сомневался в искренности первого предложения и не принял его. Аммиан Марцел-лин, который описал эти события, но не был их свидетелем, считает, что Фритигерн и не собирался выполнять свои обещания и сделал такое предложение только с одной целью: внушить Валенту ложное чувство безопасности. Однако когда пришло второе послание, Валент изменил свое мнение и с согласия своих советников принял предложение Фритигерна. Аммиан никак не выражает своего отношения к этому поступку Валента. Оба они — и император, и историк — могли, без сомнения, лишь догадываться о тех мотивах, которые побудили Фритигерна пойти на переговоры, и у нас нет никаких доказательств того, что Валент сделал ошибку, посчитав второе предложение искренним и приняв его. Ничто не мешает нам поверить, что Фритигерн искренне хотел договориться с римлянами, не вступая в сражение, и что он действительно желал быть «другом и союзником» императора, а также надеялся добиться таких условий заключения мира, которые бы закрепили землю за его народом и в то же время были бы благоприятны для римлян, и что он прекрасно осознавал, какое возмущение вызовет такой компромисс у большинства соплеменников. В этих обстоятельствах само свидетельство о том, что он сделал два таких предложения, звучит более убедительно, чем все догадки Валента и Аммиана о возможных мотивах6. Ведь если его предложения были обманом, то Фритигерн поистине играл с огнем: как бы он объяснил свои действия воинственно настроенным соплеменникам, если бы до них дошли сведения о тайных переговорах с врагом? Более чем через тридцать лет после этого другой везеготский вождь оказался настроенным так же, как Фритигерн. Он тоже не мог справиться с «варварством» своих воинов и потому пытался интегрировать их в иерархически четкую социальную структуру Римской империи. История Атаульфа и другие события, о которых мы сейчас будем говорить, дают нам основания почти наверняка утверждать, что Валент не ошибся, поверив в искренность Фритигерна и приняв его предложение. Таким образом, уже в 378 году позиция везегот-ского вождя сильно отличалась от настроений рядовых членов племени. Вождь вел тайные переговоры с заклятым врагом своего народа. Он считал, что в его интересах добиться выгодного соглашения с имперским правительством, и понимал, какое возмущение это соглашение вызовет среди его людей. Однако переговоры не увенчались успехом, так как двое военачальников римской армии по своей инициативе начали битву при Адрианополе раньше, чем их командующий предпринял какие-либо положительные шаги в этом направлении.