О росте популярности гладиаторских боев среди публики свидетельствует римский комедиограф Теренций: в 160 г. до н. э. пришлось внезапно прервать представление его пьесы «Свекровь», так как распространился слух о том, что именно в это время начнется бой гладиаторов на погребальных играх в честь Эмилия Павла[21] — событие, которое, конечно, никто не хотел пропустить.
Большинство зрителей между тем уже не помнили того, что бои «осужденных на смерть» берут свое начало от жертв, приносимых в честь умерших. Они видели в кровавой бойне только щекочущее нервы развлечение, которое привлекало их больше, чем комедийное представление. Североафриканский христианский писатель Тертуллиан, живший во II в. н. э., называет гладиаторские бои в амфитеатре самыми известными и распространенными зрелищами и характеризует превращение священной жертвы в садистское ярмарочное удовольствие следующими словами:
«То, что жертвовали умершим, считали служением мертвым… «Munus» называется так потому, что это — обязанность (officium). Древние считали, что они этими играми отдают долг умершим, после того как они смягчили их характер меньшей жестокостью. Ведь прежде покупали и приносили в жертву на похоронах пленных или дурных рабов в надежде умиротворить духов умерших человеческой кровью. Позднее предпочли заменить жестокость удовольствием. И так людей, которых приобретали только для того, чтобы научить, как убивать друг друга, обучив владению оружием на том уровне, какого только можно было достичь в то время, затем в назначенный день заупокойных жертвоприношений истребляли у могильных холмов. Так облегчали смерть убийствами…»
Гладиаторов, участвовавших в боях у таких могил и изображенных, между прочим, на вышеназванных рельефах этрусских надгробий, погребальных урн, иногда называли бастуариями, т. е. «сжигателями трупов». Таким образом, в течение многих столетий римской истории основным поводом таких гладиаторских игр была память об умерших. Это могли быть не только обожествленные правители, представители знати и государства, но и богатые граждане, например торговцы, которые могли себе позволить такие расходы. Часто это оговаривалось в завещаниях, а родственники умершего должны были выполнить его последнюю волю.
Желания умерших иногда приводили к парадоксам. Так, например, одно завещательное распоряжение предписывало проведение поединка между двумя весьма привлекательными женщинами при погребении наследодателя. Другой распорядился в своем завещании о проведении боя между двумя мальчиками, которых он любил при жизни, ибо хотел, как свидетельствует об этом античный источник, воссоединиться с ними в потустороннем мире. В этом случае, правда, обычно падкие на удовольствие зрители с необычным благородством отказались от исполнения последней воли. Но зато в другом случае они, наоборот, выражали свое возмущение до тех пор, пока им не предоставили это щекочущее нервы зрелище: речь идет о жителях Полленции (Полленцо) в Лигурии, которые в начале I в. н. э. силой препятствовали погребению умершего магистрата до тех пор, пока его наследники наконец не выложили деньги на проведение гладиаторских игр.
Термин «munus» (во множественном числе — «munera») постоянно использовался для обозначения гладиаторских игр. Если раньше они проводились исключительно при погребении умерших, т. е. нерегулярно, то постепенно их перенесли на декабрь, когда справлялись сатурналии — праздники в честь бога Сатурна, связанные вначале с человеческими жертвоприношениями. Человеческой кровью умиротворяли и страшных богов подземного мира, а также богов земледелия.
Переходные состояния римлян в особенности требовали принесения искупительных жертв — это послужило еще одной причиной проведения гладиаторских игр в годовщины дней рождения или смерти, в честь победы или наступления нового столетия, при сооружении новых зданий и освящении статуй или храмов или по другим подобным поводам.
Школы гладиаторов в Капуе, откуда вырвался Спартак со своими 70 товарищами по несчастью, пользовались особым авторитетом, который переносился, естественно, и на проходивших в них обучение бойцов. Объясняется это тем, что этруски в зените своего могущества селились в Кампании, и жители этой области, как и Лукании, граничившей с нею на юге, уже в ранний период заимствовали у них фехтовальные игры. В кампанской Капуе и луканской Посейдонии (Пестуме) известны живописные изображения израненных и истекающих кровью гладиаторов со шлемами, щитами и копьями. Бойцов определенного типа, происходивших из этой местности, римляне называли «самнитами»,[22] а Капуя долгое время считалась оплотом гладиаторских поединков.
На потеху толпе