Однако уверенность в быстрой победе вскоре сменилась разочарованием. Собираясь взять город с ходу, они быстро подошли к его стенам, но нашли Капую прекрасно укрепленной и готовой к длительной обороне. Вопли ужаса, катившаяся впереди мятежников молва о грабежах, поджогах и убийствах стали для жителей города сигналом надвигающейся опасности.
К этому времени повстанцы еще не располагали достаточными силами для взятия столь мощной крепости. Спартак не решился бросить на штурм города толпу жадных до легкой добычи рабов и поденщиков, не имевших даже осадных машин и опыта подобных предприятий и не спаянных дисциплиной. Пока они разбивали бы свои головы о стены города, в спину им наверняка нанесла бы удар армия, срочно переброшенная из Рима. Для недисциплинированных орд подобная война на два фронта могла означать лишь одно — смерть.
Спартак осознал опасность такого предприятия и отказался от него. Вместо того чтобы бросить свою армию на стены Капуи, он просто провел ее стороной. Однако надежды огромного большинства бойцов на богатую добычу он все же должен был теперь исполнить где-либо в другом месте. Судьба, грозившая столице Кампании, должна была теперь обрушиться на меньшие города. Грабеж, опустошение и смерть отмечали путь армии рабов, куда бы она ни направлялась. Повстанцы прошли даже через Лаций, область, окружающую Рим, и разграбили Кору, город вольсков. Затем они направились на юг, в Кампанию, и напали на Нуцерию и Нолу.
Нола, расположенная к востоку от Неаполя, считалась одним из наиболее значительных городов Италии. Во время второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) Ганнибал приложил много сил для того, чтобы взять Нолу без боя. Как сообщает Плутарх, «тамошний сенат был не в силах обуздать и утихомирить народ, державший сторону Ганнибала». Однако Марцелл, этот «меч Рима», сумел восстановить в сердцах ноланцев верность Риму и успешно защитить город в 216 г. до н. э. «В тот день войско Ганнибала впервые отступило перед римлянами и поспешно укрылось в своем лагере, оставив на поле боя много убитых и раненых».
Успешно противостояла Нола и длительной римской осаде во время Союзнической войны в 91–88 гг. до н. э. Возможно, так же и в 73 г. до н. э. она сумела бы легко отбить штурм армии Спартака, если бы рабы под стенами города и в его стенах не договорились друг с другом. Среди части рабов, находившихся в городе и считавших, что настало наконец время сполна расплатиться за все свои унижения, вспыхнуло восстание.
За несколько часов рабы опустошили богатый и цветущий город, повергнув в неописуемый ужас все его население. Объятые жаждой крови и мести, они носились по улицам и переулкам, врывались в дома, грабили, пытали и убивали, насиловали женщин, не щадили ни старого, ни малого. Всякого пытавшегося спрятаться в укромном месте очень скоро постигало горькое разочарование, ибо его находили собственные рабы, вытаскивали оттуда, били, топтали, обезумев от ярости, кололи чем попало, затем бросали полумертвым вместе с другими искалеченными жертвами, визжащими и стонущими от боли и страха, и поджигали дома своих бывших хозяев. Угнетенные платили угнетателям за многолетние унижения. Все несправедливости, сотворенные несколькими поколениями целого народа по отношению к рабам, в течение нескольких часов обрушились на один-единственный город.
И хотя Спартак стоял во главе армии рабов, он вовсе не подстрекал своих бойцов на эти преступления. Он не только не отдавал подобный приказ, но даже не хотел попустительствовать варварству, поскольку совершенно не одобрял издевательств, которым подверглись жители Нолы. Более того, всей своей властью он пытался воспрепятствовать безумию, однако его приказы и просьбы, уверения и предостережения никакого воздействия не возымели. Толпа, охваченная жаждой мести, крови и разрушения, продолжала безумствовать. Напрасно Спартак пытался пробудить в них человечность: бесчеловечность, вырвавшаяся на свободу, оказалась сильнее.
Желая все же прекратить зверства, он прибег к хитрости. Он приказал одному из немногих своих соратников, сохранивших трезвую голову, незаметно удалиться, чтобы затем в возбуждении принести страшную весть о приближении римской армии. И тогда всякий, кто не желает попасть в руки намного более сильного врага и быть стертым в порошок, вынужден будет вернуться под знамена вождя и покинуть несчастный город. И сигнал тревоги был услышан: потерявшие человеческий облик рабы попались на гуманную хитрость Спартака. В мгновение ока собрались разбросанные по всем кварталам рабы, готовые вновь подчиняться приказам избранного ими предводителя и во что бы то ни стало уйти от опасности, грозившей им со стороны наступающих римских легионов. Таким образом Спартаку удалось спасти наполовину разрушенную Нолу от полного уничтожения.
Странные пути избирает судьба: придуманное Спартаком в минуту отчаяния сообщение оказалось правдой, ибо вскоре после того, как распространилась его ложная весть, вождь повстанцев получил известие о том, что на него действительно движется римская армия.
Тем временем римский сенат не сидел без дела. И хотя сенаторы все еще считали Спартака предводителем разбойничьей шайки, однако теперь они с удивлением обнаружили, что расправиться с ним гораздо труднее, чем с прочими бандитами. Продолжавшееся опустошение Кампании и постоянное усиление его отрядов беглыми рабами требовали более оперативного вмешательства.
Многих врагов Рим поборол и победил, стяжав честь и славу своим знаменам. Но бросать на подавление обезумевшей толпы варваров, которых в Великом городе называли не иначе как беглыми рабами, настоящие боевые легионы, использовавшиеся Римом лишь для чужеземных экспедиций, — такая акция все еще рассматривалась как несовместимая с достоинством государства. К тому же во главе банды стоял беглый фракийский гладиатор!
Подобного рода настроения угадываются в суждениях жившего двумя столетиями позже историка Флора, превозносившего все римское. Порассуждав о рабских войнах и заверив читателя в том, что для римлянина это тема неприятная, он переходит к восстанию Спартака, которое он считает куда более позорным: «Можно перенести даже позор войны с рабами. Ведь обделенные судьбою во всем, они все же могут считаться людьми — хотя и второго сорта, но усыновленными благами нашей свободы. Но я не знаю, каким именем назвать войну, которая велась под предводительством Спартака, потому что рабы были воинами, гладиаторы — начальниками. Одни — люди низкого положения, другие — самого подлого, они приумножили своими издевательствами наши бедствия».
И тем не менее Рим принужден был выступить против восставших. Весной 3000 солдат под командованием пропретора Клавдия Глабра потерпели позорное поражение у подножия Везувия, а осенью сенат поручил подавление восстания другому военачальнику — претору Публию Варинию.
В спешке Вариний собрал войско в несколько тысяч человек, боевая мощь которого не могла, впрочем, сравняться с силой римских легионов. И тем не менее Вариний верил в то, что превосходящей численностью сможет победить банду убийц и поджигателей. Римская военная подготовка и римская стратегия должны были одержать верх над ничего не смыслящими в войне рабами, собранными из всех стран мира, и их неучами-полководцами.
Тут мы должны отметить, что все сообщения античных авторов о войне Спартака исключительно немногословны, отрывочны и противоречивы, и особенно в части, касающейся похода Вариния. Полной ясности невозможно добиться, даже если дополнить дошедшие до нас обрывки сведений исследовательской работой, потому что и тогда не только в зависимости от так или иначе реконструируемой последовательности событий получается совершенно разная картина, но и многие важные вопросы остаются без ответа. И все же, должно быть, события разворачивались следующим образом.
Отнюдь не все ополчение претора Вариния силой в два легиона с самого начала ощутило, что значит недооценивать такого беглого гладиатора, каким являлся Спартак. Первоначально он, доверившись рабам и местным беднякам, хорошо знавшим все тайные тропы, уклонялся от столкновения с римлянами. Он знал, что Вариний — старый солдат, а в рядах его армии проверенные во многих боях ветераны, призванные для участия в этом предприятии. Не менее хорошо была ему известна и неуправляемость своих людей.