— Возможно я что-то и знаю, но… — заговорил Бирон.
— Чем ты можешь быть полезен в Крыму? — догадался Таргус. — Мы будем беседовать о разных вещах, я буду наматывать на ус, а ты за это повышать вес в моих глазах. Люди, имеющие хоть какой-то вес в моих глазах — они далеко идут. Докажешь, что полезен — станешь кушать из золотых тарелок.
Примечания:
1 — Историография XVIII века о Чингисхане и в целом монголах — в те времена о монголах знали довольно мало, так как китайские и среднеазиатские источники появились в Европе только в XIX веке и вообще у человечества только тогда, благодаря научно-техническому прогрессу и росту численности населения, появились куча свободных людей и времени, чтобы начать изучать историю. Иные источники зачастую имели нарративный характер, то есть надёжность такая себе. Поэтому Таргус знает о монголах только в общих чертах, настолько, насколько это нужно для обращения с их отдалёнными потомками.
Глава VIII. Зимняя война
//Крымское ханство, каструм «Серпентрио», 10 марта 1742 года//
— Я и надеяться не мог, что столько кочевников соберётся в одном месте… — прошептал Таргус, в подзорную трубу разглядывая полчища татар и стройные ряды османских янычар. — И эти сюда приползли…
Дела у султана пошли на поправку и этому был ряд веских причин, которые так или иначе были связаны с Персией.
1. Новая артиллерия, закупленная у Таргуса, позволила султану буквально подпалить задницу персидскому Надир-шаху, который никак не ожидал, что османы, во время генерального сражения у Еревана, достанут до его командной ставки. Это положило конец войне с Персией, которая тут же погрязла в междоусобных схватках за власть, деморализовало армию, которая начала сдаваться, а следовательно открыло османам доступ к богатейшим городам Персии, которые подверглись жестокому грабежу, что сильно поправило самочувствие казны Махмуда I. Мало того, вылезли уже неоднократно подавленные Надир-шахом племена афганцев, которые начали осторожно прощупывать возможности пока ещё стоящих на защите границ гарнизонов. Уже сегодня можно с уверенностью сказать, что Персия как государство вернётся на мировую арену очень нескоро, если вернётся вообще. Одна смерть, а столько последствий.
2. Фактически состоявшееся падение Персии позволило оседлать южную ветвь ныне очень чахлого Шёлкового пути, который едва-едва доходит сейчас до Средней Азии. Тем не менее, это всё ещё серьёзные деньги, ввиду того, что внутренний рынок Османской империи всегда нуждался в китайском фарфоре и шёлке. Таргусу очень не понравилось, что эти вездесущие китайцы суют свои лапы куда попало, но Китай — это дело очень далёкого будущего.
3. Победа в войне с Персией увеличило народную поддержку султана, который и сам был воодушевлён таким раскладом и начал модернизацию своей морально устаревшей армии. В сердце Малой Азии год назад возник некий аналог Промзоны, который не имеет с ней ничего общего, кроме концентрации производств на относительно развитом транспортно-логистическом узле. Старинный город Анкора, который османы называют Анкарой, был обнесён высокой стеной, как дядюшка Таргус учил, а также стал самой охраняемой территорией империи. В отличие от Европы, где всё буквально воняет шпионажем, у себя султан сумел обеспечить достойный уровень информационной безопасности, пусть и ценой некоторых жертв среди подданных. Доподлинно неизвестно, что именно там производят османы, но, судя по мушкетам единого образца, коими вооружены присутствующие на поле боя янычары, султан сделал большой упор на оружейное производство.
«Что может быть важнее винтовок?» — мысленно усмехнулся Таргус.
Только деньги.
С деньгами у султана тоже всё начало налаживаться, он, по дурному примеру Таргуса, начал считать деньги, сократил расходы своего двора, вновь взялся за когда-то заброшенную модернизацию армии, выдернув Бонневаль-пашу из ссылки.
Граф Клод Александр де Бонневаль — это франкский военный деятель, дважды предатель, который принял ислам и стал служить султану Махмуду I. Его деятельность позволила привести артиллерию османов к европейскому уровню, но этот уровень сейчас считается морально устаревшим. Винить его сложно, так как никто и предположить не мог, что Шлезвиг скажет в артиллерийском деле не просто новое слово, а зачитает длинный монолог.