Но как только наше желание было утолено и мы, изнеможенные и ослабевшие, лежали рядом, меня сразу охватил безумный страх: а вдруг Джино, овладев мною, раздумает на мне жениться. Тогда я начала говорить о доме, где мы поселимся после свадьбы.
Владения хозяйки Джино поразили меня, и теперь я была убеждена, что счастье возможно лишь в прекрасном чистом доме. Я понимала, что мы никогда не сможем иметь не только такой дом, как этот, но у нас даже не будет комнаты, похожей на эти; однако я упорно старалась не думать о трудностях и твердила, что бедный дом тоже может казаться богатым, если там чисто и все блестит как зеркало. Роскошь, а скорей всего, окружающая чистота пробудили во мне множество мыслей. Я старалась убедить Джино, что чистота преображает даже самую скверную обстановку, но в действительности, приходя в отчаяние от сознания своей бедности и вместе с тем понимая, что единственный выход для меня — это брак с Джино, я старалась убедить главным образом самое себя.
— Даже две комнаты, если они чистые, если полы в них моются каждый день, — объясняла я, — если с мебели обметают пыль, медные ручки начищают до блеска и кругом полный порядок, посуда, белье, одежда и обувь, словом, каждая вещь находится на своем месте, даже и эти две комнаты могут быть уютными… главное — хорошенько подметать и мыть полы и протирать ежедневно все вещи… ты не думай, что мы с тобой будем жить так, как мы живем с мамой сейчас… мама не очень-то аккуратна, и потом ей, бедняжке, некогда… но наш дом, я тебе обещаю, будет блестеть как стеклышко.
— Конечно, конечно, — подтвердил Джино, — чистота прежде всего… знаешь, что бывает, когда синьора найдет где-нибудь в углу пылинку? Она зовет служанку, заставляет ее стать на колени и вытереть пыль руками. Вот так поступают с собаками, когда они нагадят… и синьора права.
— Я уверена, что мой дом будет чище и уютнее этого, — сказала я, — вот посмотришь.
— Но ведь ты будешь позировать, когда же тебе заниматься домом, — насмешливо возразил он.
— Еще чего — позировать! — горячо ответила я. — Позировать я больше не собираюсь… весь день буду дома, буду следить за чистотой и порядком, буду готовить для тебя… Мама говорит, что так я скоро превращусь в служанку… но если любишь человека, то и прислуживать ему приятно.
Мы еще долго-долго говорили об этом, и я почувствовала, что страх мой постепенно проходит, уступая место прежней наивной и пылкой доверчивости. Да и как я могла сомневаться? Ведь Джино не только одобрял все мои планы, но подробно обсуждал их и вносил свои поправки. Мне кажется, как я уже говорила, в тот момент он был искренен; обманывая меня, он верил в собственную ложь. Проболтав так часа два, я сладко заснула, думаю, что Джино тоже спал. Нас разбудил лунный свет, который проникал в окно полуподвала, освещая постель и нас. Джино заявил, что, должно быть, уже поздно, и в самом деле, стрелки будильника, стоявшею на столике, показывали первый час ночи.
— Мама теперь бог знает что со мной сделает, — сказала я, вскакивая с постели и принимаясь лихорадочно натягивать одежду.
— Почему?
— Первый раз я вернусь домой так поздно… ведь я никогда не выхожу вечером одна.
— Скажи ей, что мы катались, — предложил Джино, тоже поднимаясь с постели, — потом в машине что-то сломалось, и мы застряли на дороге.
— Так она и поверит!
Мы быстро покинули виллу, и Джино отвез меня домой. Я знала, что мама не поверит нашей выдумке, но не предполагала, что она чутьем поймет, что произошло у нас с Джино. Ключи от ворот и входных дверей были у меня с собой. Я вошла, бегом взлетела вверх по двум темным пролетам лестницы и отперла дверь. Я надеялась, что мама уже спит, и, видя, что в квартире нет света, успокоилась.
Не зажигая огня, я на цыпочках направилась в комнату, как вдруг кто-то с яростной силой вцепился мне в волосы. Мама — а это была она — втащила меня в темную комнату, толкнула на диван и молча принялась бить меня кулаками. Я старалась защитить голову, но мама словно разгадала мою хитрость и, изловчившись, наносила удар за ударом прямо по лицу. Наконец она устала и, тяжело дыша, уселась рядом со мною на диван. Потом поднялась, зажгла свет, встала возле меня и, уперев руки в бока, пристально посмотрела на меня. Испытывая от ее взгляда смущение и стыд, я старалась одернуть юбку и привести себя в порядок после нашей «схватки».