(3) И пусть никто не считает, что я принижаю достоинство истории, если описываю такие вещи. Действительно, в других местах я воздержался бы от описания этого, но поскольку главным героем был император, а я там присутствовал, все видел, слышал и сам подавал голос, то я посчитал уместным ничего не скрывать, но, напротив, рассказать будущим поколениям даже об этом, словно об одном из величайших и важнейших событий.(4) И вообще обо всем, что происходило в мое время, я буду рассказывать подробнее и затейливее, чем о предыдущих событиях, и потому, что сам был их свидетелем, и потому, что не знаю никого другого, кто смог бы, подобно мне, изложить в сочинении, достойном внимания, столь тщательное описание всего этого.
19(1) Итак, вот что произошло в первый день. В следующие же дни Коммод, спустившись с возвышения на арену амфитеатра, стал теперь убивать домашний скот, умерщвляя всех животных, которые или сами подходили к нему, или были приведены, или были доставлены в сетях; также он прикончил тигра, гиппопотама и слона.(2) Совершив это, он удалился, но позднее, после полуденной трапезы, принял участие в гладиаторских боях. Он упражнялся в роли и выступал в вооружении так называемого секутора, держа щит в правой руке, а деревянный меч — в левой; он очень гордился даже тем, что был левшой.(3) Против него выходил какой-нибудь атлет или гладиатор, вооруженный палкой; иногда соперника себе вызывал он сам, а иногда ему выбирал его народ. В этом отношении, как и во всех прочих, он держал себя наравне с остальными гладиаторами, если не считать того, что они выступают за небольшое жалованье, а Коммоду каждый день выдавали по двести пятьдесят тысяч денариев из средств, предназначенных для оплаты гладиаторских боев.(4) Когда он сражался, рядом с ним находились префект Эмилий Лет и спальник Эклект, которых он, закончив тренировочный бой и, разумеется, одержав победу, целовал прямо через шлем, не снимая вооружения. После этого начинали сражаться и прочие гладиаторы. В первый день их расставлял по парам он сам, спустившись на арену в полном облачении Меркурия, с позолоченным жезлом, и взойдя на возвышение, опять-таки позолоченное. Мы принимали это за некое предзнаменование.(5) Затем он поднимался наверх, садился на свое обычное кресло и уже оттуда досматривал оставшуюся часть представления вместе с нами. Теперь происходившее уже не напоминало детские игры, поскольку погибало великое множество людей. Однажды какие-то бойцы не торопились наносить смертельные удары, и тогда он приказал, чтобы их связали друг с другом и чтобы они сражались все сразу.(6) Затем связанные между собой гладиаторы стали биться попарно, но некоторые убивали не своего соперника, а кого-то другого, на кого они наталкивались из-за тесноты в многолюдной толпе.
20(1) Подобного рода игрища в общем и целом продолжались четырнадцать дней. Пока сражался Коммод, мы все, сенаторы и всадники, вместе исправно посещали амфитеатр, и только старик Клавдий Помпеян ни разу не пришел сам, а посылал сыновей. Он решительно отказался от посещения игр, предпочитая быть убитым за это, только бы не видеть императора, сына Марка, творящего такие вещи.(2) Ведь мы, помимо прочего, восклицали всё, что нам было приказано, в том числе постоянно кричали следующее: «Ты повелитель, ты первый, ты самый счастливый изо всех! Ты побеждаешь, и ты будешь побеждать! С незапамятных времен победитель ты, о Амазоний!» Что же касается остальной части народа, то многие вообще не посещали амфитеатр, а некоторые уходили, едва взглянув на это зрелище, отчасти из стыда по поводу происходящего, отчасти из страха, так как прошел слух, что Коммод захочет расстрелять сколько-то зрителей из луков, подражая Гераклу, который убил стрелами стимфалийских птиц.(3) И ведь в это верили, ибо однажды он собрал всех бывших в городе увечных, которые лишились ног из-за болезни или какого-то другого несчастья, прикрепил к их коленям некое подобие змеиных хвостов и, выдав им губки, чтобы они бросали их вместо камней, перебил их ударами дубины, изображая, что победил гигантов.
21(1) Этот страх разделяли все, в том числе и мы. В отношении нас, сенаторов, Коммод совершил такой поступок, который дал нам немалый повод ожидать смерти. Убив страуса и отрубив ему голову, он подошел туда, где сидели мы, в левой руке держа голову страуса, а в правой — поднятый меч, обагренный кровью.(2) Не говоря ни слова, он кивнул головой и оскалил зубы, показывая, что и с нами сделает то же самое. И многие тут же погибли бы от его меча, рассмеявшись ему в лицо (ведь нам хотелось смеяться, а не скорбеть), если бы не лавровые листья, которые я, сорвав с моего венка, стал жевать сам и предлагать их пожевать соседям, чтобы непрерывное движение наших челюстей скрыло бы признаки смеха.