У Кассии возникла новая привычка. Она теперь совершала длинные прогулки по Вечному городу в сопровождении одной лишь Олуэн. Долгие пешие переходы даже по самым труднопроходимым, шумным плебейским районам Рима теперь не утомляли и не пугали ее. Родители пытались говорить с ней о неразумности такого поведения. Она не спорила, лишь иногда мимолетно улыбалась правой половинкой рта, и было в ее взгляде что-то такое, из-за чего ни мать, ни отец ни разу не решились на прямой запрет.
На грубом лице Олуэн, словно вытесанном из камня неумелым учеником ваятеля, редко появлялось оживленное выражение. Но Кассия уже давно разглядела в Олуэн хранительницу важного жизненного опыта, который вызывал в ней острое любопытство. Девушка обращалась с британкой с большей внимательностью, чем с другими рабами, и была вознаграждена за это. Если бы не Олуэн, ухаживания поклонников еще долго не привели бы ни к чему, несмотря на сжигавший Кассию огонь, ибо юная аристократка содрогалась при одной лишь мысли о возможности забеременеть в свои пятнадцать лет. Случись такое, ей не помог бы даже дар менять прошлое, ведь он распространялся всего на несколько последних часов.
Высокая неразговорчивая британка со светло-соломенными волосами, белесыми ресницами над серыми прозрачными озерами непроницаемых глаз непостижимым образом угадала тот момент, когда после определенных колебаний в ее госпоже созрело решение преступить черту девственности. Олуэн, сопровождая свои действия минимальным количеством слов, частично на скверной латыни, частично на своем диком наречии, научила Кассию пользоваться умащениями и притираниями так, чтобы как можно сильнее раззадоривать мужскую страсть. Однажды рабыня отсыпала ей горький порошок из высушенных трав, объяснив, что горсть его необходимо жевать, не запивая, сразу после соития, и тогда зачатия можно не опасаться.
После этого Кассия наконец уступила настойчивым ухаживаниям двоюродного брата, семнадцатилетнего черноволосого красавца Гнея, унаследовавшего от своего отца чувственные губы. Он был высок, статен и знал себе цену, но перед Кассией терялся и робел. Их связь длилась всего три недели, после чего она поняла, что он ей больше не интересен. Гней страдал, видя ее отдаление, и Кассии было его немного жаль, но не настолько, чтобы отказаться от других приключений.
Кассия не могла нарадоваться на действенность желтоватого, с резким запахом порошка Олуэн. Она была наслышана о том, как часто не срабатывают снадобья, приготавливаемые с той же целью ворожеями и лекарями.
- Теперь, благодаря тебе, я могла бы не хуже Овидия написать поэму о науке любви, - заявила она как-то своей высокой спутнице, когда они шли по Римскому Форуму.
- Да, госпожа, - ответила Олуэн. Она ничего не знала о римской поэзии, но понимала, что Кассия ценит ее помощь.
Юная госпожа была в темно-синем плаще-пенуле с капюшоном, а служанка в плаще из толстой грубой шерсти такого же цвета. Спутницы прошли мимо величественного храма Весты и триумфальной арки Августа, и теперь двигались к той части Форума, где располагались многочисленные лавки. Вид арки, водруженной в честь победы Октавиана над Антонием - той самой победы, что впоследствии привела к гибели и лишению прав Квинта Кассия Пармензиса, - навел юную аристократку на размышления. Ей стало жаль, что она не жила в ту пору. С ее сообразительностью, бесстрашием и особым даром поворачивать время вспять она могла бы менять ход сражений. Возможно, ее прадед остался бы жив, а врагов поглотил бы Орк.
Если бы не эта неожиданно пришедшая в голову идея наказания гонителей, Кассия могла бы не заметить знакомых очертаний в нагромождении понастроенных в последние годы шатких строений из дерева и камня. Оставив Олуэн ждать у входа неказистого деревянного здания, Кассия скользнула в дверь.
Дети сидели на низеньких табуретах, держа на коленях навощенные таблички и старательно выводя на них буквы латинского алфавита. Их стили были изготовлены не из металла, как у взрослых, а из слоновой кости, чтобы дети случайно не поранили себя. Кассия вошла сюда, повинуясь безотчетному порыву и не особенно рассчитывая действительно застать здесь Зенона. Все-таки со времен ее ученичества прошло три года. Однако старый вольноотпущенник был на месте, и Кассии на мгновение показалось, что она вернулась в раннее детство. Мучитель малышей сидел на своем обычном стуле с удобной спинкой и скрипучим голосом произносил вслух названия букв.
Зенон почти не изменился, - только немного осунулся, - и по-прежнему был одет в немытый холщовый хитон, быть может - в тот же самый, что и в прошлом. Было странно снова видеть этот знакомый, выдвинутый вперед лоб со сросшимися бровями, эти костлявые пальцы с ненавидимой учениками линейкой-ферулой. Сейчас у Зенона было брюзгливое лицо человека, только что наглотавшегося уксуса, но Кассия помнила на этом лице и другие выражения: например, торжествующую радость при порке очередного незадачливого ученика.
- Это школа, а не лавка! - недовольно проговорил Зенон при виде посетительницы, не узнав бывшую ученицу. - Здесь ничего не продается. Лавки находятся дальше. Пожалуйста, досточтимая госпожа, не отвлекай учеников от занятий!
Дети, радуясь нечаянной возможности прервать хоть на мгновение изнурительное однообразие школьной учебы, с интересом воззрились на пришелицу.
- Мне нужна твоя школа, Зенон, а не лавка, - ответила Кассия, удивляясь, что когда-то могла замирать от ужаса перед этим жалким червяком. - Я пришла сюда от имени сената и народа Рима по поручению Гая Цезаря.
Слова были абсурдны, но звучали грозно и устрашающе, и Зенон застыл на месте, обдумывая услышанное.
- Принято новое постановление, - продолжала Кассия. - Отныне педагогам запрещено поднимать руку на детей!
Зенон медленно встал со стула.
Кассия, не обращая на него внимания, подошла к девочке, сидящей к ней ближе других, наклонилась над ней, взяла в руку маленькую ладошку и внимательно ее рассмотрела, хмурясь и строго качая головой.
- Но почему они прислали девушку, да еще такую молодую? - недоумевал Зенон, пытаясь понять, что же происходит. - Почему не ликтора или помощника магистрата?
- Клянусь Геркулесом, эту девочку сегодня били ферулой по пальцам! - продолжала Кассия, слегка повысив голос. Выпрямившись, она одарила старого педагога таким взглядом, что тот вздрогнул. И это было чудесно, ибо в прежние времена голову в плечи втягивал не он, а маленькая Кассия Луцилла.
- Что ж, - отчетливо произнесла странная посетительница и, поднявшись на подмостки, на которых стоял стул учителя, подошла к Зенону. - Согласно воле сената и народа Рима, выраженному в решении нашего возлюбленного принцепса Гая, ты, Зенон, приговариваешься к такой же порции ударов, что получило от тебя это невинное дитя.
Зенон попятился от нее, не веря своим ушам. Кто-то из детей хмыкнул, но остальные испугались происходящего и сидели, затаив дыхание.
Кассия сжала запястье правой руки старика с такой яростью, что тот вскрикнул. Пальцы его мгновенно побелели, разжались и уступили линейку без борьбы.
- Садись и положи руки на колени! - велела посетительница.
Зенон вдруг набрался храбрости и попытался освободиться, но Кассия рывком усадила его на стул и резко ударила линейкой по пальцам. Зенон взвизгнул тонким голосом, пригнулся и зачем-то прикрыл другой рукой трясущуюся голову, пряча ее от возможного удара.
"Ну и трус!", подумала Кассия. Зрелище его сальных, спутанных, темных с проседью косм на мокром лбу было неприятно, но нисколько не омрачало торжества Кассии, смотрящей на бывшего мучителя сверху вниз и держащей его в своей власти, трепещущего и сломленного.
- Положи обе руки на колени! - приказала девушка.
Педагог подчинился.
- Итак, ты утверждаешь, что наш император не мог прислать сюда молодую девушку во исполнение своей воли? - поинтересовалась Кассия елейным голосом. - Ты считаешь Гая Цезаря ограниченным человеком, неспособным нарушить старые традиции, не правда ли? Знаешь ли ты, грязный сын рабыни, что это уже не просто нарушение постановления о школах? Это оскорбление величия!