Римлянка прильнула к нему, и напряжение тут же отпустило актера.
***
Кассия объявила Тетрику, завершившему свою миссию в испанских провинциях, что не вернется с ним в Рим. Она решила остаться в Бетике вплоть до поездки в Ахайю, до которой оставалось около двух недель.
С Александром они встречались почти каждый день. Подолгу предавались любовным играм. Кассия не использовала свой дар, чтобы выведать его мужские тайны, как делала это с другими любовниками. Приходилось изучать его в настоящем, а не в прошлом. Это было необычно, как и все остальное, что было связано с этим актером, столь упрямо цеплявшимся за свою низкую профессию. Кассия начала задаваться вопросом, не продлится ли их близость дольше, чем обычно.
Она не знала, сможет ли мим понять ее планы и принять в них участие. Но то, что тот не предаст ее, было очевидно. И постепенно гордая аристократка стала приходить к мысли, что этот человек сможет оказаться для нее очень полезным, даже если так и не сумеет в полной мере разделить ее отношение к власти и людям.
Александр, в свою очередь, начинал скучать по своей надменной возлюбленной сразу после того, как они расставались. Его тянуло к ней, даже когда он пресыщался любовными ласками. Такие чувства были ему незнакомы прежде. Присутствие Кассии Луциллы добавляло жизни Александра некое волшебное качество, хотя, казалось бы, большего волшебства, чем дар орбинавта, нельзя было и желать. Кассия вызывала в нем сильные переживания, обычно ему несвойственные, и это делало жизнь молодого мима много полнее.
...После нескольких раскаленных жарких дней пришла относительная прохлада. Кассия и Александр спустились по лестницам с террасы и углубились по одной из симметрично расположенных аллей общественного прогулочного сада. Они любили приходить сюда в утренние часы, когда людей почти не было, и всегда можно было спрятаться в беседке между кустами роз, мирта или олеандра.
Где-то вдали, за стволами невысоких деревьев, возле самшитовых и лавровых изгородей сада, мелькали порой темные фигуры слуг Кассии, но они всегда держались на расстоянии, с которого не могли услышать разговоров своей госпожи с актером. Если их и удивляла такая связь с человеком низкого происхождения, то они не показывали виду.
- Когда я выбираю одну из возможностей, - говорил Александр, - мне кажется, что я птица, и мне для полета надо выбрать один из воздушных потоков.
- Для меня это волокна, - заметила Кассия. - Чем дальше в прошлое, тем гуще их переплетение. Возле того, что ты называешь глубиной ствола, это такая густая масса, что к ней страшно приближаться. Чувствуешь, что можешь уже никогда не выбраться. Странное переживание.
- У меня бывает похожее впечатление, - подтвердил Александр. - Но я бы сказал не "волокна", а "струны". Может быть, потому что я сам играю на кифаре.
Говоря все это, молодой орбинавт чувствовал, что вся природа празднует любовь. Как если бы она была хором в греческой драме, где главными героями являются знатная римлянка и иберийский мим. Любовью было проникнуто все вокруг: тянущиеся к небу бледно-розовые мечи гладиолусов, глянцево-оранжевые колокольчатые цветки граната, называемого также пуническим яблоком. Любовь была разлита в белом дурмане жасмина, и тем более в растении Венеры и трех Граций - в густых зарослях мирта, в его цветах с нежными, почти прозрачными, опушенными легкой бахромаой лепестками.
Все эти запахи смешивались с ароматами женщины, и теперь казалось, что жасмином и розами пахнет она сама. Отныне, думал Александр, ароматы цветения всегда будут напоминать ему Кассию Луциллу.
- Со струнами я согласна, а про воздушные потоки нужно еще хорошенько подумать, - произнесла Кассия и подошла поближе, чтобы идти в обнимку со своим спутником.
Она чувствовала невероятное облегчение, рассказывая ему все то, о чем молчала в течение столетий. О том, как ее заточили в темницу, когда ей было шесть лет, о Тайном Божестве, о своих отношениях с мужчинами, даже об убийствах, которые она совершала, защищаясь от нападения. Два года назад, говоря обо всем этом ныне покойному Диону Кассию Лонгину на его веранде в Пальмире, она не могла испытать такое же чувство освобождения от гнета молчания, ибо знала, что сотрет реальность, и философ все забудет.
Мимо влюбленных по дорожке сада пробежала девочка лет десяти. Она мчалась с такой поспешностью, словно пыталась убежать не только от преследовавшего ее крупного мохнатого пса, но и от развевающихся лент, которыми были оплетены ее собственные шелковистые волосы. Пес несся за девочкой без лая, что заставляло предполагать его близкое знакомство с маленькой бегуньей.
Вокруг стрекотали цикады. Солнце радостно посылало земле свои лучи. На каменной кладке фонтана проступали темные подтеки. В его брызгах нежилась бронзовая нимфа. Другой водоем наполнялся водой, льющейся из открытого рта низко опущенного лица скульптурного фавна.
Глядя на каменные вазы, стоящие возле фонтана, Кассия проговорила:
- Очень часто, когда мне надо сделать что-то совсем простое, например - переставить вазу с цветами, - я сначала возвращаюсь на несколько мгновений в прошлое и делаю это там. Даже если в этом нет никакой необходимости. Давняя привычка: чуть что-то мне не по вкусу, я первым делом стремлюсь исправить прошлое, хотя иногда надо исправлять не прошлое, а настоящее.
- Я думал, что такая привычка только у меня, - засмеялся Александр. - Интересно, есть ли она у других орбинавтов.
- Надеюсь, других орбинавтов не существует! - вырвалось у Кассии.
- Почему? - удивился Александр. - Если в них развито сострадание к людям, то хорошо бы, чтобы орбинавтов было побольше.
- Я не знаю, какой смысл ты вкладываешь в слово "сострадание", - сухо сказала Кассия, - но большинство людей его не заслуживают. В лучшем случае к ним можно испытывать брезгливую жалость.
- Брезгливую жалость к чуду жизни и разума?! - Александру становилось иногда трудно сдерживать свои чувства, хотя он понимал, что у Кассии не было никакой возможности воспитывать в себе привычку к состраданию. Учения Воина-Ибера она не знала, наставников, вроде Клеомена, у нее не было. Где же она могла взращивать это качество? В амфитеатрах, развлекаясь зрелищем гладиаторских сражений или травли диких зверей?
- Не горячись, мой актер, - голос Кассии снова стал теплым, и Александр, как всегда, сразу же подпал под очарование своей спутницы и расслабился. - Скажи мне другое: много ли ты книг прочитал за свою пока недлинную жизнь?
- Только то, что приходилось изучать в школе, - смутился Александр. - И, конечно, пьесы, которые мы ставим. Но Клеомен и Кальпурния рассказывают мне много интересного.
- Когда-нибудь ты неизбежно захочешь читать книги, - предсказала Кассия. - Потому что все на свете надоедает, даже при нашей с тобой жажде жизни. И тогда возникает желание на несколько месяцев, а то и лет, уединиться, ни с кем не видеться, не ходить на форум, не участвовать в пирах, не интересоваться зрелищами. Только читать, поглощая накопленную человечеством мудрость.
- Ты ведь не очень уважаешь людей, - удивился Александр.
- Некоторых уважаю, - уточнила Кассия. - Определенных ученых, философов, писателей, поэтов. Их мало в любом поколении. Но за бесчисленные столетия они успели создать немало ценного. Без их мудрости и изобретательности не было бы ни фонтанов, ни садов, ни вообще всего этого.
Она обвела рукой, показывая окружающие их шары, конусы и фигуры зверей, образованные подстриженными кустами самшита и ветвями деревьев.
Сад был не единственным их излюбленным местом прогулок. По вечерам, когда в траве зажигались светлячки, они спускались к Бетису. Иногда за небольшую плату брали лодку у лодочника. В темное время дня ходить по городу было бы небезопасно, если бы они не знали, что где-то рядом всегда присутствует отряд преданных Кассии вооруженных слуг.
Сидя в лодке и глядя, как Александр управляется с веслами, слушая плеск волн, Кассия вспоминала слова Лонгина: "Ты знаешь, сколь краток век любого человека. И поэтому сама не позволяешь себе привязаться к кому-либо. Так ты защищаешься от страдания".