— Дверь запирается?
— Да так, одна видимость.
— Что ж, я полагаю, мне придется иметь дело с другим сторожем наверху. Разве не так? Приберегу-ка я остальные монеты для него, — добавил я и повернулся к лестнице.
Великан остановил меня, с неожиданной деликатностью опустив руку мне на плечо.
— Гражданин, подожди. Ты даром потратишь на него свои монеты. Он никуда не годится — хлещет вино, даже не продрав глаза. Может, сейчас, в такую жару, он как раз спит. Тебе придется тормошить его только затем, чтобы спросить, где комната Полии. Давай я покажу тебе сам, только поднимайся по ступенькам как можно тише.
Великан повел нас наверх, легко перешагивая через две ступеньки сразу, изо всех сил стараясь идти на цыпочках; казалось, еще шаг — и он потеряет равновесие. Как он и предсказывал, сторож наверху крепко спал прямо перед лестницей. Толстый коротышка привалился к стене, вытянув перед собой свои пухлые ноги; одно из колен было прикрыто обвислым бурдюком, между ног похотливо выпирала глиняная бутылка. Великан осторожно и брезгливо переступил через спящего.
Узкий коридор был освещен скудным светом, проникавшим через оконца в обоих его концах. Потолок был настолько низок, что нашему проводнику приходилось сгибаться, чтобы не стукнуться о нижние балки. Наконец мы остановились у двери в самой середине коридора, и великан тихонько постучал. Ударяя по дереву костяшками пальцев, он всякий раз встревоженно поглядывал на спящего сторожа, примостившегося на лестничной площадке, а когда под Тироном скрипнула половица, он замахал обеими руками, умоляя нас не нарушать тишину. Мне оставалось только заключить, что маленький пьяница в силах покарать соперника каким-то неведомым для человека со стороны способом.
Спустя мгновение тонкая, узкая дверь приотворилась на толщину пальца.
— А, это ты, — произнес женский голос. — Я уже тысячу раз тебе говорила, нет. Ну почему ты не оставишь меня в покое? Кроме меня в этом доме живет еще полсотни женщин.
Великан посмотрел на меня и непритворно покраснел:
— Я не один. К тебе посетители, — прошептал он.
— Посетители? Моя мать?
— Нет. Мужчина. Со своим рабом.
Она судорожно сглотнула воздух.
— Это не они приходили в прошлый раз?
— Конечно, нет. Они здесь, стоят рядом со мной.
Дверь отворилась пошире, и в щели показалось лицо вдовы. В полумраке нельзя было разглядеть ничего, кроме двух испуганных глаз.
— Кто вы?
В конце коридора пьяный сторож зашевелился, опрокинув бутылку, стоявшую у него между ног. Она закружилась на месте и покатилась к ступенькам.
— Клянусь Геркулесом! — Великан затаил дыхание и поскакал на цыпочках к лестничной площадке. Не успел он ее достичь, как бутылка покатилась по лестнице, со звоном ударяясь о каждую ступеньку.
Коротышка сторож тотчас проснулся.
— Что такое? Ты! — Он подался вперед и вскочил на ноги. Прикрывая голову руками, великан уже сбегал вниз по ступеням, но коротышка оказался куда проворнее. В то же мгновение он схватил длинную деревянную перекладину и с громкими воплями принялся охаживать ею беглеца по голове и плечам:
— Опять водишь чужих на мой этаж! Лишаешь меня заработка! Думал, я тебя не поймаю! Негодяй, куча дерьма! Давай, давай, а не то я изобью тебя, как собаку!
Зрелище было нелепым, жалким, ошеломляющим. Мы с Тироном одновременно улыбнулись и смолкли, обратив свои взоры на пепельно-серое лицо молодой вдовы.
— Кто вы? Зачем вы сюда пришли?
— Меня зовут Гордианом. Нанят достопочтенным Марком Туллием Цицероном, адвокатом. Это его секретарь, Тирон. Я хотел бы задать всего несколько вопросов о происшествии, случившемся здесь прошлым сентябрем.
Она еще больше побледнела.
— Я так и знала. Не спрашивайте откуда, но знала. Прошлой ночью я видела сон… Но вы должны уйти. Сейчас я не стану ни с кем разговаривать.
Она отшатнулась и попыталась затворить дверь. Я помешал ей, поставив ногу в проем. Деревянная панель была настолько тонкой и хлипкой, что дверь затрещала.
— Ну-ну, разве ты не позволишь нам войти? Я слышу, как раз возвращается тот сторожевой пес, который дежурит на лестничной клетке. Я уверен, тебе нечего опасаться: достаточно закричать, если только я стану вести себя неподобающе.
Дверь широко распахнулась, но перед нами стояла не вдова. Это был ее сын, и хотя он был лет восьми, не старше, он выглядел не таким уж младенцем, тем более, что в правой руке он держал занесенный кинжал.
— Нет, Эко, нет! — Женщина схватила мальчика за руку и оттолкнула его назад. Ее немигающие глаза были прикованы ко мне. В разных концах коридора захлопали двери. Вернувшийся на свое место коротышка сторож прокричал пьяным голосом:
— Эй, что там творится?
— Ох, во имя Кибелы, заходите. — Женщина разжала пальцы сына, отняла кинжал и быстро захлопнула дверь у нас за спиной.
Мальчик не сводил с меня глаз. Взгляд его был мрачен.
— Лучше разберись-ка вот с этим, — сказал я, вынимая смоквы и бросая ему. Он поймал их все одной рукой.
Комната была маленькой и тесной, как и большинство подобных помещений в большинстве подобных домов, но в ней было окно со ставнями и хватало места для того, чтобы спать на полу вдвоем, не касаясь друг друга.
— Здесь живете только вы? — спросил я. — Вы вдвоем и больше никого? — Я бегло оглядел комнату, ненадолго задержавшись взглядом на тех немногочисленных предметах, которые были разбросаны в беспорядке: смена белья, корзинка с краской и румянами, несколько деревянных игрушек. Ее вещи, его вещи.
— Чем вы занимаетесь? — Женщина стояла в углу. Она обнимала мальчика одной рукой, в одно и то же время крепко его к себе прижимая и удерживая.
— Да так, ничего особенного, — сказал я. — Ты не возражаешь, если я выгляну в твое окно? Ты не знаешь своего счастья, хотя не мне судить: твоя комната с видом на улицу. — Завидя мое приближение, мальчик вздрогнул, но мать держала его крепко. — Конечно, вид не ахти какой, — продолжил я, — но по ночам здесь, думаю, тихо, а что может быть лучше свежего воздуха.
Подоконник доходил мне до бедер. Окно было утоплено в стене на фут или около того и служило чем-то вроде кресла: женщина накрыла подоконник тощей подушкой. Чтобы выглянуть наружу, мне пришлось сильно наклониться. Поскольку второй этаж нависал над первым, стена под нами была не видна, но взглянув чуть вправо, я смог разглядеть вход в давешнюю лавку в доме напротив; старуха подметала улицу перед дверью с той же напористостью, с какой чуть раньше молотила ножом по деревяшке. Прямо под собой, в окружении истоптанных камней мостовой, я увидел большое яркое пятно, оставленное истекающим кровью Секстом Росцием.
Я похлопал по подушке.
— Отличное сиденье, особенно в такой жаркий день, или я не прав? Наверно, неплохо посидеть здесь и осенью, если вечер достаточно теплый. Сидишь, разглядываешь прохожих. Если поднять глаза, безоблачной ночью можно увидеть звезды.
— По ночам я держу ставни закрытыми, — сказала она. — Все равно, какая погода. И мне некогда разглядывать людей на улице. Я не вмешиваюсь в чужие дела.
— Тебя зовут Полний, не так ли?
Она отступила к стене, крепче сжав мальчика и неуклюже лаская его волосы. Он скорчил гримасу и подался вперед, в волнении дергая ее за руки.
— Я тебя не знаю. Откуда ты знаешь, как меня зовут?
— Скажи-ка, Полия, твоя мудрая политика невмешательства — с каких пор ты ее придерживаешься? Ты следовала ей всегда, или это решение принято недавно? Может, ты приняла его, скажем, в прошлом сентябре?
— Не понимаю, о чем это ты.
— Когда нас привел сторож, ты думала, что он привел кого-то другого.
— Я думала, что ко мне может прийти мать, вот и все. Она то и дело приходит ко мне за деньгами, а мне больше нечего ей дать.
— Нет, я очень хорошо слышал, о чем вы говорили. Он сказал тебе, что посетители — гражданин со своим рабом, а ты спросила, не те ли это люди, которые приходили раньше. Судя по голосу, ты была очень встревожена и совсем не горела желанием увидеть их снова.
Ерзанье мальчика переросло в настоящую борьбу. Женщина притянула его к себе и дала ему легкий подзатыльник.