Цецилия Метелла сделала такое лицо, как будто проглотила что-то отвратительное. Без слов она встала со своего кресла и подошла к двери. Рабыня с павлиньим опахалом последовала за ней. Руф вскочил, но я сделал ему знак остаться.
Росций сидел, обхватив лицо ладонями.
— Ты странный человек, — наконец сказал я. — Ты несчастен, но тебя не хочется жалеть. Тебе предстоит ужасная смерть, на твоем месте любой другой придумал бы любую ложь, лишь бы спастись, а ты отказываешься рассказать правду, которая только и может тебя спасти. Теперь, когда правда открылась, ты соглашаешься с ней; у тебя нет причины лгать, и все же… Ты заставляешь меня усомниться в моем чутье, Секст Росций. Я в замешательстве, как охотничий пес, который в заячьей норе чует лисицу.
Он медленно поднял голову. Его лицо было перекошено ненавистью и недоверием, а в глазах затаился страх.
Я покачал головой.
— Разговор с тобой меня утомляет. У меня от тебя болит голова. Надеюсь только, что голова Цицерона будет покрепче. — Мы поднялись, чтобы уходить. Я обернулся. — Было кое-что еще. Так, пустяк. Молодая проститутка по имени Елена. Ты знаешь, кого я имею в виду?
— Да. Конечно. Некоторое время она жила в доме после того, как он достался Капитону.
— И как она туда попала?
Он задумался. Наконец, всхлипывания прекратились.
— По-моему, Магн и Главкия разыскали ее в городе. Думаю, что отец купил ее какое-то время назад, но оставил под присмотром прежнего хозяина. После аукционов Магн заявил на нее права как на свою собственность.
— Я слышал, она ждала ребенка.
Он помолчал.
— Да, ты прав.
— От кого?
— Кто знает? Она ведь была шлюха.
— Конечно. И что с ней стало?
— Откуда мне знать?
— Я имею в виду, что с ней стало после родов?
— Откуда мне знать? — повторил он рассерженно. — Как бы ты поступил со шлюхой и только что родившимся рабом, если бы был таким человеком, как Капитон? Скорее всего, они давным-давно проданы на невольничьем рынке.
— Нет, — сказал я. — По меньшей мере один из них мертв, похоронен рядом с могилой твоего отца в Америи.
Я внимательно изучал его лицо, стоя в проходе, и ждал, но он не ответил.
Мы молча вернулись на половину Цецилии. Уголком глаза я видел, что Тирон отстает; его тревога все росла по мере того, как мы приближались к выходу. Я был слишком поглощен раздумьями о Сексте Росции, чтобы обращать внимание еще и на Тирона, но когда мы наконец вступили на половину Цецилии, я начал подыскивать какой-нибудь шаткий предлог, чтобы он мог свободно отправиться на поиски девушки.
Но Тирон меня опередил. Он резко остановился и обшарил себя руками с видом человека, который что-то потерял.
— Клянусь Геркулесом, — сказал он. — Я забыл стило и табличку. Я их мигом принесу, если только они были при мне, когда ты расспрашивал Росция. А иначе получится, что я забыл их в другом месте, — добавил он, ухватившись за догадку, способную продлить его отсутствие.
— Они были при тебе, — в голосе Руфа звучала враждебная нотка. — Я помню, что видел их у тебя в руках.
Я покачал головой.
— Я в этом не уверен. В любом случае, тебе лучше вернуться и поискать. Не торопись. Руфу все равно уже нечего делать на Форуме — слишком поздно. К тому же сейчас слишком жарко, чтобы лететь сломя голову в дом к Цицерону. Думаю, что хозяйка позволит нам с Руфом некоторое время переждать у нее в саду; там мы хотя бы сможем отдохнуть от этого зноя.
Присоединиться к нам Цецилия не смогла. Евнух Ахавзар объяснил, что беседа с Секстом Росцием вконец ее изнурила. Хотя хозяйка и была не расположена к приему гостей, она предоставила в наше распоряжение своих слуг, которые сновали по перистилю и переставляли мебель с солнца в тень, подносили холодные напитки, изо всех сил стараясь нам угодить. Руф выглядел апатичным и взвинченным. Я снова заговорил с ним о пирушке, которая должна была состояться следующим вечером в доме Хрисогона.
— Если тебе совсем не улыбается туда идти, — сказал я, — тогда не ходи. Я только подумал, что ты мог бы провести меня в дом, может быть, через вход для рабов. Я хотел бы выяснить некоторые детали, которые, боюсь, никак иначе мне не открыть. Но, конечно, я не имею права просить тебя об этом…
— Нет, нет, — пробормотал он, как будто я застал его грезящим наяву. — Я пойду. Я покажу тебе его дом прежде, чем мы спустимся с Палатина; это неподалеку. Только если ради Цицерона, как ты говорил.
Он подозвал одного из слуг и заказал еще вина. Мне казалось, что выпил он уже достаточно. Когда чашу принесли, он осушил ее залпом и потребовал еще. Я прокашлялся и помрачнел.
— Руф, вспомни хорошее изречение: все в меру. По крайней мере, так сказал бы Цицерон.
— Цицерон, — произнес он, словно проклятие, а потом произнес это имя еще раз, словно что-то смешное. Он встал с табуретки и, обложившись подушками, лег на диван. По саду пробежал легкий ветерок; зашуршали высохшие листья папируса, завздыхал аканф. Руф сомкнул глаза, и смягчившиеся черты его лица напомнили мне, что, несмотря на знатность и мужские манеры, он всего лишь ребенок, все еще одетый в детскую тогу с длинными, скромными рукавами, которая в этот момент надета и на Росции, если только Тирон ее еще не снял.
— Как ты думаешь, чем они сейчас занимаются? — неожиданно спросил Руф, открывая глаза, чтобы застать меня врасплох.
Я притворился смущенным и покачал головой.
— Ты знаешь, о ком я говорю, — вздохнул Руф. — Тирон ужасно долго ищет свое стило, ты не находишь? Свой стиль! — Он рассмеялся своим словам как удачной шутке. Но смешок вышел горьким.
— Так ты знаешь? — сказал я.
— Конечно, знаю. Впервые это произошло, когда он пришел сюда с Цицероном. С тех пор это случается каждый раз. Я начинал уже думать, что ты не заметил. Ну и сыщик, изумлялся я, не заметить такой очевидной вещи. Просто смешно, насколько очевидной.
В его голосе звучали ревность и раздражение. Я сочувственно кивнул. В конце концов, Росция — очень привлекательная девушка. Я немного и сам ревновал ее к Тирону.
Я понизил голос, пытаясь говорить мягко, но не покровительственно.
— Он всего лишь раб, и в его жизни так мало радостей.
— Вот именно! — сказал Руф. — Какой-то раб умеет найти наслаждение, а для меня это невозможно. Хрисогон тоже был рабом, и он получил то, что хотел; точно так же Сулла получал, что хотел, от Хрисогона, от Валерии, от всех остальных своих любовниц, наложниц и жен. Иногда мне кажется, что весь мир состоит из людей, которые находят друг друга, тогда как я везде посторонний. И в целом мире я не нужен никому, кроме Суллы. Да это шутка богов! — он покачал головой, но не улыбнулся. — Сулла меня хочет и не может получить; я хочу человека, который даже и не знает о моем существовании. Как это ужасно, когда в целом свете тебе нужен только один, а твоя страсть остается неразделенной! Случалось ли тебе любить безответно, Гордиан?
— Конечно. С кем этого не бывает?
Раб принес новую чашу вина. Руф сделал глоток, потом поставил чашу на стол и засмотрелся на нее. Мне казалось, что Росция, едва ли стоит таких мучений, но ведь мне было далеко не шестнадцать.
— Ведь это до того очевидно! — пробормотал он. — И долго еще они намерены этим заниматься?
— Цецилия знает? — спросил я. — А Секст Росций?
— О наших голубках? Уверен, что нет. Цецилия живет, как в тумане, и кто знает, что творится в голове Секста? По-моему, если бы он узнал, что его дочь крутит шашни с чужим рабом, — даже он счел бы себя обязанным разыграть возмущение.