— Поспать? Я не смогу заснуть. У меня голова идет кругом. Подумать только, еще утром Секст Росций был жив… Сулла еще ничего не знал о Цицероне… и я честно верил…
— Да?
В ответ он только покачал головой. Цицерон чудовищно его разочаровал, но Тирон ни за что не хотел его упрекать. Я последовал за ним в кабинет его хозяина, где горела лампа, ожидавшая его возвращения. Он оглядел комнату и подошел к груде свитков, сброшенных со стола Суллой.
— Пожалуй, приберу-ка я здесь, — вздохнул он, становясь на колени. — Чтобы чем-то заняться.
Улыбнувшись при виде его энергичности, я отвернулся к атрию и засмотрелся на игру лунного света на песке. Сделав глубокий вдох, я зевнул во весь рот.
— Завтра мы с Бетесдой уходим, — сказал я. — Полагаю, тогда-то мы с тобой и увидимся; а может, и нет, если у Цицерона найдется для тебя какое-нибудь поручение. Кажется, ты приходил ко мне давным-давно, не правда ли, Тирон, хотя было это совсем на днях. Не припомню дела, в котором было бы столько превратностей и поворотов. Может, Цицерон снова воспользуется моими услугами, а может, и нет. Хотя в некотором смысле Рим не так уж и велик, но мы с тобой можем больше и не встретиться. — У меня вдруг запершило в горле. Свою чувствительность я приписал полнолунию. — Наверное, я должен сказать тебе сейчас, Тирон, — да, здесь и сейчас, — что я считаю тебя превосходным юношей. Я говорю это от всего сердца, и, думаю, Цицерон со мной согласился бы. Тебе повезло, что твой хозяин так высоко тебя ценит. Ох, я знаю, иногда Цицерон может показаться бесцеремонным, но… Тирон?
Я обернулся и увидел, что он лежит на боку посреди разбросанных свитков, мирно посапывая. Я улыбнулся и тихонько подошел к нему. Во сне, освещаемый луной и лампой, oн выглядел как настоящий ребенок. Я опустился на колени и коснулся нежной кожи его лба и мягкой прядки волос. Я взял свиток, который он держал в руках. То был измятый список Еврипида, который Сулла читал, а потом швырнул через всю комнату. Мой взгляд упал на заключительные слова хора.
Глава тридцать четвертая
Я встал в середине утра, несмотря на то, что лег так поздно. Бетесда давно уже была на ногах и сложила наши нехитрые пожитки. Она помогла мне быстро одеться и следила за мной, как кошка, пока я подкреплялся хлебом и сыром; она была готова к возвращению домой.
Пока Бетесда нетерпеливо поджидала меня на утреннем солнышке в перистиле, Цицерон позвал меня к себе в кабинет. По его словам, Тирон отсыпался в своей комнате, и поэтому он лично достал серебряный ларчик и нетугой кошелек с монетами и с точностью до последнего сестерция отсчитал мой гонорар.
— Гортензий говорил, что принято вычитать за стол и проживание, которые я тебе предоставил, — вздохнул он, — но я и слышать об этом не хочу. Напротив… — Он улыбнулся и добавил к горке еще десять денариев.
Нелегко задавать неприятные вопросы человеку, только что выплатившему тебе приличный гонорар, да к тому же еще и внушительную премию. Собирая монеты, я смиренно опустил глаза и сказал как можно более непринужденным тоном:
— Остается еще несколько вопросов, Цицерон, которые меня озадачивают. Вероятно, ты мог бы меня просветить.
— Да? — Его вежливая улыбка привела бы в бешенство кого угодно.
— Прав ли я, предполагая, что ты знал об этом деле куда больше, чем сообщил мне, когда меня нанимал? К тому времени ты, наверно, даже знал о проскрипции Секста Росция-старшего? Ты знал и о том, что ко всему этому так или иначе причастен Сулла, и отдавал себе отчет в том, что человек, расследующий это грязное дело, подвергается серьезной и непосредственной опасности?
Он пожал своими узкими плечами.
— И да, и нет. Пожалуй. В действительности, Гордиан, до меня доходили только глухие слухи и обрывки; никто не хотел делиться со мной всеми своими сведениями, и я точно так же не стал говорить тебе всего, что знал. Метеллы полагали, что могут меня использовать. В какой-то мере так и получилось.
— Точно так же, как ты использовал меня — в роли наживки? Чтобы посмотреть, не подвергнется ли бродячий пес, сунувший свой нос в дело Росциев, угрозам, нападению, не будет ли он прибит? Это и произошло, причем не однажды.
Глаза Цицерона вспыхнули, но его улыбка была неуничтожимой.
— Ты вышел сухим из воды, Гордиан.
— Благодаря своей находчивости.
— Благодаря моему покровительству.
— И неужели тебя, Цицерон, не беспокоит то, что человек, которого ты так успешно защищал, был безусловно виновен?
— Нет ничего позорного в том, чтобы защищать виновного клиента, — спроси любого адвоката. К тому же почетно привести в замешательство тирана.
— А убийство для тебя — пустяк?
— Преступление — дело обычное. Почет — редкость. А теперь, Гордиан, я и в самом деле должен с тобой попрощаться. Ты знаешь, где выход. — Цицерон отвернулся и вышел из комнаты.
День выдался жарким, но отнюдь не безрадостным. Поначалу Бетесда просто осматривалась в нашем доме на Эсквилине, но вскоре она начала деловито переходить из комнаты в комнату, обустраивая помещения на свой вкус. После полудня я спустился вместе с нею на рынок. Вокруг меня суетилась и бушевала Субура: кричали торговцы, пахло свежим мясом, по улице сновали полузнакомые люди. Я был счастлив вернуться домой.
Позднее, пока Бетесда готовила ужин, я предпринял долгую, бесцельную прогулку по окрестностям, чувствуя на лице теплый ветерок и разглядывая золотистые облака над головой. Я вспоминал звезды над крышей в доме Тита Мегара, горячий солнечный свет, затапливающий атрий Цицерона, вспоминал Лебединый Дом и глубь глаз Электры; вспоминал, как мелькнуло перед моими глазами обнаженное бедро молодой Росции и Тирон, отчаянно обхвативший девушку и стонущий у нее на плече; вспоминал разбитое тело Секста Росция, который свел воедино все эти разрозненные картины и прочно скрепил их собственной кровью и кровью родного отца.
Я почувствовал, что проголодался и готов возвратиться домой. Осмотревшись, я поначалу не понял, где нахожусь; потом до меня дошло, что каким-то образом я очутился у дальнего выхода из Теснины. Я не собирался заходить так далеко и тем более приближаться к этому месту. Быть может, существует некий бог, чья направляющая длань ложится на плечо человека так легко и неслышно, что тот ни о чем не догадывается.
Я развернулся и направился к дому.
По дороге мне не встретился никто, но из окон то и дело доносились крики женщин, созывающих своих домочадцев на ужин. Мир казался мирным и удовлетворенным, пока я не услышал топот ног за спиной.
Множество ног гулко топали по булыжнику; топоту вторили пронзительные вопли, звучавшие где-то в нижней части Теснины, и громыхание палок, протаскиваемых по неровным стенам. На мгновение я не мог разобрать, доносится шум спереди или сзади, таким непривычным было эхо. Казалось, он придвигается все ближе, то спереди, то сзади, словно с обеих сторон меня окружала орущая толпа.
«Сулла солгал, — подумал я. — Мой дом на холме подожжен. Бетесда изнасилована и убита. Теперь подкупленный им сброд поймал меня в ловушку в Теснине. Они забьют меня палками. Они разорвут меня на куски. Гордиан Сыщик исчезнет с лица земли, и никто об этом не узнает, и никому до этого не будет дела, кроме его врагов, которые вскоре о нем забудут».
Визг сделался оглушительным. Он раздавался сзади. Голоса, которые я разобрал, принадлежали не мужчинам, а мальчишкам. В этот миг они выбежали из-за поворота, улыбаясь, вопя, хохоча, размахивая палками, наскакивая друг на друга в попытке не задеть за стену. Они травили мальчика, выглядевшего младше остальных и одетого в грязные лохмотья. Он опрометью подбежал ко мне и зарылся в моей тунике, словно я был твердыней, в которой он мог укрыться.