Мальчишка заверещал и попытался ударить сверху рукоятью пистолета, почти попал, содрав кожу за ухом, но Андрей свободной рукой, растопырив пальцы, чтобы достать, врезал ему под лопатку, по плечевому нерву и сухожилию.
Пистолет мягко упал на землю, а подросток со сдавленным всхлипом – на спину, точно щенок, которого завалил матерый кобель, подставляющий брюхо победителю.
Андрей открыл было рот, но говорить ничего не стал, поднял пистолет и поглядел на бородача, застывшего со своим «Послушайте» на устах…
– «Если звезды зажигают»?…– выжидательно продолжил цитату Андрей. Он не надеялся, что этот сбежавший из ближайшей крымской психушки бородатый алкоголик помнит Маяковского. Он даже не рассчитывал получить от безумца указания, где шоссе. Но, так или иначе, это был единственный человек, который хотя бы неясным мычанием мог указать их примерное местонахождение.
– Знаете, – осторожным, но трезвым голосом проговорил бородатый алкоголик, – а ведь мы в Древнем Риме, товарищи…
– Таким образом, уловив частное, ты не воспринял общей идеи о том, что нет вещей, которым нельзя было бы найти объяснение. И я очень рад, – разглагольствовал учитель. – Поскольку только что мы с тобой стали свидетелями необъяснимого небесного явления, я мог бы сказать тебе, что в трудах Птолемея упоминалась радуга при безоблачном небе и что никакой эллин не удивился бы молнии, которая бьет не из тучи. Но мы сойдемся с тобой на рациональных понятиях, которые могут быть сведены к механике, геометрии и герметике, этим трем китам естественных наук.
Юноша почтительно внимал, не забывая корябать по воску ногтем. Над ближайшим холмом, куда направлялись путники, поднимался легкий дымок.
– Прежде всего, – продолжал учитель, потирая нос идеально прямой формы, изрядно, однако же, обгоревший за время долгого пути по яркому солнцу, – суммируем все необъяснимое, что представляется нам таковым на первый взгляд. В погожий полдень, в отсутствие облаков и любой непогоды, при ярком солнечном небе в холм ударяет молния необычного, я сказал бы, огненного цвета. При этом она имеет неординарную форму дуги окружности, как если бы из-за невидимого нам сейчас горизонта к этому холму пролег некий фантастический мост. Добавлю к сказанному другое, тебе, вероятно, неизвестное. Там, на этом холме, куда сейчас нога за ногу плетутся наши клячи, расположено одно из известнейших этрусских капищ. Святилище столь же древнее, сколь и загадочное по своему назначению, ибо сложившие его из ракушечниковых плит чудодеи были перебиты все до единого нашими славными предками при первичном освоении этого охраняемого богами, цезарями и республикой полуострова. Какие выводы сделаешь ты, легковер, склонный к удивлению?
Ученик сглотнул.
– Ты мог бы предположить, – улыбнулся учитель той улыбкой, что так шла ему, той самой, что, несмотря на иссушившие его икры и проредившие шевелюру годы, приносила ему неизбежные успех и внимание совсем еще юных, но уже искушенных дев, неизменно приглашаемых на застолья в триклиниях самых именитых граждан республики, – более того, безусловно сделал бы самые невероятные выводы. Будучи удивлен, ты привлек бы к своим догадкам все новые факты, отдав предпочтение тем, которые смущают твой весьма информированный рассудок. Ты не воспользовался бы золотым правилом, по которому отбрасывается любое объяснение, если есть другое, опирающееся на более известные факты. Нет, ты погнался бы за нагромождением невероятного, и оно повергло бы тебя на третьем умозаключении, и ты стал бы рабом нелепой теории, которую отстаивал бы до скончания дней своих, приговаривая на каждом шагу: «Мне и самому непонятно, но ведь я видел собственными глазами». Скажи, что тебе пришло в голову?
– Говоря по правде, – отозвался знатный юноша, цветом лица становясь похож на тех вареных крабов, что подают в кабаках на набережной Кум, – я подумал, что древний народ, населявший эти края, обладал сокровенным, неведомым нашим современникам знанием и сейчас мы наблюдаем в действии старинное магическое действо, связующее наш мир с глубоким прошлым.
– Вот именно! – торжествующе воскликнул философ. – Я сознательно удивил тебя не единожды, а несколько раз, чтобы, растерявшись, ты стал привлекать к объяснению еще более удивительные вещи. Откуда, скажи, ты взял эту связь времен?
Белый конь, на котором ехал учитель, благородное животное с удивительно тонкими чертами морде, вдруг всхрапнул и протяжно заржал. Философ удивленно огляделся по сторонам, не пасется ли под сенью ближайшего виноградника некая кобыла, и, не обнаружив таковой, щелкнул над ушами коня шелковой плеточкой с наборной рукояткой из слоновой кости и сандала.
– Мне просто показалось…
– Вот! – кругообразным движением руки, украшенной сапфировым перстнем, подвел логический итог диспута учитель. – Тебе показалось. Начав с невинного на первый взгляд удивления, ты пришел к искажению действительности, к иллюзии, к галлюцинации, или, иначе говоря, ты увидел то, чего не было. В то время как если бы ты сохранял хладнокровие, ты очень скоро наткнулся бы на факты объяснимые и объясняющие ситуацию с точки зрения здравого смысла. Пойми, познание мира с развитием цивилизации практически закончено. Не удивление, а страсть к накоплению новых фактов должна двигать философом при наблюдениях за природой. Итак, приготовься, мы приближаемся к старинному этрусскому капищу, где нарочно сделаем привал и, клянусь всеми богами Олимпа, не покинем этой местности, пока ты сам не признаешь, что ничего удивительного даже в столь экстраординарном происшествии нет!
Анатолий Белосток, он же Магистр Белый, очнулся, но продолжал лежать, уткнувшись лицом в землю и анализируя происшедшее. Если это ментовская камера, то ситуация не так плоха. Конечно, лучше входить в общество мелких уголовников, с порога поражая их ростом, статью и громовым – когда конвой отдалится достаточно от двери с глазком – голосом.
Это вселяет уважение, и иногда не приходится драться и отвечать на дурацкие вопросы, типа: дядя, зачем тебе борода? Но и драк Анатолий Белосток никогда в жизни не страшился. Еще в старших классах, еще когда нельзя было, Толя Белаш по вечерам, надев тренировочные штаны и футболку с портретом Брюса Ли, спешил в спортзал местной типографии, где и получил свой первый пояс, после чего ни одна чучмецкая сволочь в районе уже не отбирала у него денежку на завтрак.
Черный пояс был получен на всероссийском слете бойцов стиля «Шумящий лес» в городе Кировске и подтвержден дипломом международной ассоциации. Пора было вписывать в программные партийные документы: «лидер – по национальности русский, по убеждениям националист, владеет восточными единоборствами». В либеральных газетенках пару раз промелькнула издевка над «сенсеем стиля „Шумящий пень"», но после организации бесплатных тренировок для подростков в редакциях либеральных газетенок критика как-то стихла. Во всяком случае, каждое новое кратковременное заключение в тюремную камеру безусловно добавляло авторитета лидеру движения, из уст в уста передавалось: «он и там всех строит». Следовало только избегать конфликтов с жилистыми и немногословными чеченцами. Те, в отличие, например, от дагестанцев, в спецназе ранее обычно не служили и к словам «черный пояс» относились без должного пиетета.
Лежать ничком в белом свитере было жарко, душно и неудобно, мало того, за ворот нацелилась заползти пара муравьев. «Если эфэсбэшники наконец-то надумали закопать меня в лесу… Могут государственные спецслужбы травить оппозицию муравьями?» – размышлял Белосток, твердо памятуя, что никогда не лишнее, если те, кто долбанул по его бритой голове, а так, что она до сих пор гудит, еще минут пять будут думать, что он без сознания. Впрочем, кругом стояла подозрительная, деревенская какая-то тишина, а муравьи, не получив доступа под свитер, попробовали Анатолия Белостока на зуб.