Тяжко легла на тебя: огорченья такие нередко
Видеть случается нам; это случай, повсюду известный,
10 Ставший обычным, одна из многих превратностей судеб.
Громкие жалобы прочь: не должна досада мужчины
Слишком его волновать и мучить хуже, чем рана.
Ты же выносишь едва и ничтожную самую долю
Малых, пустячных невзгод, и кипит и клокочет утроба
Вся у тебя потому, что приятель доверенных денег
Не отдает. Изумляться тебе ль, что несешь за плечами
Шесть десятков, тебе ль, что рожден в консулат Фонтея?
Разве тебе не принес ничего долголетний твой опыт?
Мудрость, которая нам наставленье несет в философских
20 Книгах, победу дает над судьбой, но счастливыми также
Мы полагаем и тех, кто, наученный жизнью, умеет
Жизни невзгоды сносить и ярма не старается сбросить.
Где такой праздничный день, в какой не поймали бы вора,
Не было бы вероломств, обманов, преступно добытой
Прибыли, — денег таких, что берутся мечом или ядом?
Много ли честных людей? Насчитаешь их меньше, чем входов
В Фивы с семью воротами иль устьев обильного Нила.
Время такое теперь, что похуже железного века;
Даже природа сама не нашла для преступного имя
30 И не смогла назвать по какому-нибудь из металлов.
Мы и к богам вопием и к людям взываем так громко,
Будто клиентов толпа выступление Фесидия хвалит
Ради подачки. Скажи, старичок (совсем ты ребенок),
Знаешь ты прелесть в деньгах чужих? Не видишь ты разве,
Что за насмешки в толпе вызывает твоя простоватость,
Ежели всем ты велишь свое слово держать и поверить
В то, что на всех алтарях обагренных и в храмах есть боги?
Некогда жили у нас так первые люди, доколе
Серп земледельца не взял, убегая, Сатурн, диадему
40 Снявший свою, и была еще девочкой малой Юнона,
Власти еще не имел в пещере Идейской Юпитер,
Пиршеств еще никаких не справляли живущие выше
Облак и кубка еще не давал илионский им мальчик
Иль Геркулеса жена[373]; Вулкан не хватался за нектар,
После липарских мехов не вытерши черные руки,
Каждый из древних богов у себя обедал, и столько
Не было их, как теперь; с божествами немногими небо
Легче давило тогда на несчастные плечи Атланта;
Жребий не выпал еще на глубинное скорбное царство,
50 Мрачную область Плутона с его сицилийской супругой[374];
Не было фурий, камней, колеса, ни коршуном черным
Казни: веселье теней не смущали цари преисподней.
Чести отсутствие странным казалось для этого века:
Было великим грехом, искупления смертью достойным,
Ежели пред стариком не встал бы юнец или мальчик
Пред бородатым любым, хотя бы и знал он, что дома
Больше плодов у него, желудевые кучи обширней:
Чтили тогда старшинство на четыре каких-нибудь года, —
Даже незрелый пушок с сединой равняли почтенной.
60 Нынче же, если твой друг признается в доверенных деньгах,
Ежели в старой мошне вернет он полностью деньги, —
Честность его — чудеса, что достойны этрусского свитка[375]
И очистительной жертвы овцой, венчанной цветами.
Только лишь я узнаю превосходного, честного мужа, —
Чудо такое равняю младенцу двутелому, рыбам
Дивным, найденным под плугом, иль самке мула жеребой;
Я беспокоюсь, как будто с дождем стали сыпаться камни
Или, как длинная гроздь, рой пчел опустился на крышу
Храма, как будто река потекла удивительным током
70 К морю и водоворот молока образует собою.
Горе твое, говоришь, что тебя нечестиво нагрели
На десять тысяч? А что, коль другой потерял двести тысяч,
Тайно ссуженные им? А третий — и большую сумму,
Что поместится едва в сундуке, до отказа набитом?
Так ведь легко и удобно презреть свидетелей вышних,
Лишь бы о том не узнал ни один из смертных. Посмотришь,
Как громогласно лжец отпирается, как он уверен:
Солнца лучами божится он твердо, тарпейским перуном,
Грозным Марса копьем, прорицателя киррского луком;
80 Он побожится стрелой и колчаном Охотницы-девы[376],
Даже трезубцем твоим, Нептун, Эгея родитель;
Лук Геркулеса он вспомнит, прибавит и дротик Минервы, —
Словом, все то, что хранят небеса в оружейной палате;
Если же он и отец, то: «Съесть мне бедную, скажет,