Или что я выхожу из пределов; другим же, напротив,
Что ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами
Можно писать, говорят, стихов по тысяче в сутки!
Что же мне делать, Требатий[82], скажи!
Требатий
Оставаться в покое.
Гораций
То есть мне вовсе стихов не писать?
Требатий
Не писать!
Гораций
Пусть погибну,
Ежели это не лучшее! Но... без того мне не спится!
Требатий
Если кто хочет покрепче уснуть, то, вытертый маслом,
Трижды имеет чрез Тибр переплыть и на ночь желудок
10 Цельным вином всполоскать. Но если писать ты охотник,
Лучше отважься ты подвиги Цезаря славить стихами.
Верно, ты будешь за труд награжден.
Гораций
И желал бы, отец мой,
Но я не чувствую силы к тому. Не всякий же может
Живо полки описать с их стеною железною копий,
Галлов со смертью в борьбе на обломках оружий иль парфов,
Сбитых с коней...
Требатий
Но ты мог бы представить его справедливость
И величье души, как Луцилий воспел Сципиона[83].
Гораций
Да, непременно: как скоро представится случай! Некстати
Цезаря слуху стихами Флакк докучать не захочет:
20 Если неловко погладить его, он, как конь, забрыкает.
Требатий
Это честнее бы, чем Пантолаба шута или мота
Номентана бранить. За себя опасается всякий.
Ты кого и не трогал, и те уж тебя ненавидят.
Гораций
Что же мне делать? Милоний плясать начинает, как скоро
Винный пар в голову вступит ему и свеча задвоится;
Кастор любит коней; из того же яйца порожденный
Поллукс[84] — борьбу. Что голов, то различных пристрастий на свете!
Мне наслажденье — слова заключать в стихотворную меру:
Как Луцилию было, хотя он... обоих нас лучше.
30 Всякие тайны свои, как друзьям, поверял он листочкам.
Горесть ли, радость ли — к ним, к ним одним всегда прибегал он!
Все приключенья, всю жизнь, как на верных обетных дощечках[85],
Старец в своих начертал сочиненьях. Его-то примеру
Следую я, кто бы ни был, луканец ли, иль апулиец.
Ибо житель Венусии пашет в обоих пределах,
Присланный некогда, если преданию старому верить,
Снова тот край заселить, по изгнанье тут живших самнитов,
С тем, чтоб на случай войны, апулийцев ли, или луканцев,
Не был врагу путь до Рима открыт через земли пустые.
40 Впрочем, мой стиль ни души вперед не обидит, но будет
Мне лишь в защиту, как меч, хранимый в ножнах. И к чему же
Мне вынимать бы его, без нападок от явных злодеев?..
О Юпитер, о царь и отец! Пусть оружие это
Гибнет от ржавчины, брошено мною, покуда не вздумал
Сам кто вредить мне, поклоннику мира! Но первый, кто тронет, —
Предупреждаю я: лучше не трогай! — заплачет и будет
В целом Риме, себе на беду, ославлен стихами!
Цервий во гневе законом и урной грозит, и зловредным
Зельем Канидия, Турий судья — решением дела:
50 Стало быть, всякий себе избирает оружье по силам.
Так повелела натура; ты в том согласишься со мною!
Зубы — для волка, рога — для вола. Доверьте вы моту
Сцеве его престарелую мать в попеченье: рукою
Он не прикончит ее, разумеется. Что ж вы дивитесь?
Волк не бодает рогами, а вол не кусает зубами;
Так и его от старушки избавит с медом цикута!
Но я короче скажу: суждена ли мне долгая старость,
Или на черных крылах смерть летает уже надо мною,
Нищ ли, богат ли я, в Риме ли я, иль изгнанником стану,
60 Жизнь во всех ее красках всегда я описывать буду!
Требатий
Сын мой, боюсь я — тебе не дожить до седин, а холодность
Сильных друзей испытаешь и ты!
Гораций
Почему же Луцилий,
Первый начавший писать в этом роде, отважился, смело
С гнусных душ совлекая блестящую кожу притворства,
Их выставлять в наготе? Ты скажи: оскорблялся ли Лелий[86],
Или герой, получивший прозванье от стен Карфагена,
Да и казалось ли дерзостью им, что Луцилий Метелла[87]
Смел порицать или Лупа[88] в стихах предавать поношенью?..
Он нападал без разбора на всех, на народ и незнатных,
70 Только щадил добродетель, щадил ее лишь любимцев!
Даже, когда Сципион или Лелий, мудрец безмятежный,
82
84
85