После всех погорит живущий под самою крышей,
Где черепицы одни, где мирно несутся голубки...
Ложе у Кодра одно (для Прокулы — коротковато),
Шесть горшков на столе да внизу еще маленький кубок,
Там же под мрамор доски завалилась фигурка Хирона,
Старый ларь бережет сочинения греков на свитках
(Мыши-невежды грызут эти дивные стихотворенья).
Кодр ничего не имел, не правда ли? Но от пожара
Вовсе впал в нищету, бедняга. Последняя степень
210 Горя тяжелого в том, что нагого, просящего корки,
Не приютит уж никто, и никто его не накормит.
Рухни огромнейший дом, хоть Астурика, — и без прически
Матери, в трауре — знать, и претор тяжбы отложит.
Все мы вздыхаем о римской беде, проклинаем пожары;
Дым полыхает еще, а уж други бегут и в подарок
Мраморы тащат с собой; обнаженные статуи блещут;
Этот творенья несет Эвфранора и Поликлета;
Эта — старинный убор божеств азиатского храма;
Тот — и книги, и полки для них, и фигуры Минервы;
220 Тот — четверик серебра. Так и Персик, бобыль богатейший,
Глядь, поправляет дела и лучше и шире, чем были, —
И подозренье растет, не сам ли поджег он хоромы.
Если от игр цирковых оторваться ты в силах, то можешь
В Соре купить целый дом в Фабратерии, во Фрузиноне;
Столько отдашь, сколько стоит на год городская каморка.
Садик там есть, неглубокий колодец (не нужно веревки),
С легким сердцем польешь ты водой простые растенья;
Сельского друг жития, хозяйничай на огороде,
Где можешь пир задавать хоть для сотни пифагорейцев.
230 Что-нибудь значит владеть самому хоть кусочком землицы —
Где? Да не все ли равно, хотя бы в любом захолустье.
Бо´льшая часть больных умирает у нас от бессонниц;
Полный упадок сил производит негодная пища,
Давит желудочный жар. А в каких столичных квартирах
Можно заснуть? Ведь спится у нас лишь за крупные деньги.
Вот потому и болезнь: повозки едут по узким
Улиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, —
Сон улетит, хоть бы спал ты, как Друз, как морская корова.
Если богач спешит по делам, над толпы головами,
240 Всех раздвинув, его понесут на просторной либурне[272];
Там ему можно читать, писать или спать по дороге, —
Ежели окна закрыть, то лектика и дрему наводит;
Все же поспеет он в срок; а нам, спешащим, мешает
Люд впереди, и мнет нам бока огромной толпою
Сзади идущий народ: этот локтем толкнет, этот палкой
Крепкой, иной по башке заденет бревном иль бочонком;
Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвы
С разных сторон, и вонзается в пальцы военная шпора.
Видишь дым коромыслом? Справляют в складчину ужин:
250 Сотня гостей, и каждый из них с своей собственной кухней;
Сам Корбулон не снесет так много огромных сосудов,
Столько вещей, как маленький раб, напрягши, бедняга,
Шею, несет на макушке, огонь на ходу раздувая.
Туники рвутся, едва зачиненные; елку шатает
С ходом телеги, сосну привезла другая повозка;
Длинных деревьев концы, качаясь, бьют по народу.
Если ж сломается ось, что везет лигурийские камни,
И на толпу упадет, опрокинувшись, вся эта груда, —
Что остается от тел? кто члены и кости отыщет?
260 Труп простолюдина смят и, как дым, исчезнет бесследно.
Челядь уже между тем беззаботная моет посуду,
Щеки надув, раздувает огонь в жаровне, скребочком
Сальным звенит, собирает белье, наполняет кувшины:
В спешке различной рабов справляются эти работы.
Тот же, погибший, у Стикса сидит и боится Харона:
Бедному нет надежды на челн среди грязной пучины,
Нет монетки во рту, оплатить перевоз ему нечем.
Много других по ночам опасностей разнообразных:
Высятся крыши домов, и, сорвавшись с них, черепица
270 Голову всю разобьет! Постоянно из окон открытых
Вазы осколки летят и, всей тяжестью брякнувшись оземь,
Всю мостовую сорят. Всегда оставляй завещанье,
Идя на пир, коль ты не ленив и случайность предвидишь:
Ночью столько смертей грозит прохожему, сколько
Ты по дороге своей встречаешь отворенных окон;
Вот и молись потому, вознося плачевную просьбу,
Чтоб лишь помоями ты был облит из широкого таза.
Пьяный иной нахал, никого не избивший случайно.
Ночью казнится — не спит, как Пелид, скорбящий о друге,
280 То прикорнет он ничком, то на спину он повернется...