С этим указывал мне на людей, отличившихся жизнью.
Если же что запрещал: «Не в сомненье ли ты, что бесчестно
И бесполезно оно? Ты вспомни такого-то славу!»
Как погребенье соседа пугает больного прожору,
Как страх смерти его принуждает беречься, так точно
Душу младую от зла удаляет бесславье другого.
Так был я сохранен от губительных людям пороков.
130 Меньшие есть и во мне; но, надеюсь, вы их мне простите!
Может быть, годы и собственный зрелый рассудок, быть может,
Друг откровенный меня и от тех недостатков излечат;
Ибо, ложусь ли в постель, иль гуляю под портиком, верьте,
Я размышляю всегда о себе. «Вот это бы лучше, —
Думаю я, — вот так поступая, я жил бы приятней,
Да и приятнее был бы друзьям. Вот такой-то нечестно
Так поступил; неужель, неразумный, я сделаю то же?»
Так иногда сам с собой рассуждаю я молча; когда же
Время свободное есть, я все это — тотчас на бумагу!
140 Вот один из моих недостатков, который, однако,
Если ты мне не простишь, то нагрянет толпа стихотворцев,
Вступятся все за меня; а нас-таки, право, немало!
Как иудеи, тебя мы затащим в нашу ватагу!
САТИРА ПЯТАЯ
После того как оставил я стены великого Рима
С ритором Гелиодором, ученейшим мужем из греков,
В бедной гостинице вскоре Ариция нас приютила;
Дальше был — Аппиев форум, весь корабельщиков полный,
Да и плутов корчмарей. Мы свой переезд разделили
На два; но кто не ленив и спешит, те и в день проезжают.
Мы не спешили; дорогой же Аппия ехать покойней.
Здесь, от несвежей и мутной воды повздорив с желудком,
Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.
10 Ночь между тем расстилала уж тень, появлялися звезды.
Слуги с гребцами, гребцы со слугами стали браниться:
«Эй! причаливай здесь!» — «У тебя человек уже триста!
Будет! Полно!» Но пока разочлись и мула привязали,
Час уже целый прошел. Комары мне тут и лягушки
Не дали спать. Да лодочник пьяный с каким-то проезжим
Взапуски петь принялись про своих отдаленных любезных.
Этот заснул, наконец; а тот, зацепив за высокий
Камень свою бечеву, пустил мула попастися,
Сам же на спину лег и спокойно всхрапнул растянувшись.
20 Начинало светать; мы лишь тут догадались, что лодка
С места нейдет. Тут, выскочив, кто-то как бешеный начал
Бить то мула, то хозяина ивовой палкой. Досталось
Их головам и бокам! Наконец, мы насилу-насилу
На берег вышли в четыре часа[26]. Здесь лицо мы и руки
Чистой, Ферония[27], влагой твоею омыв и поевши,
Вновь протащились три мили и въехали в Анксур, который
Издали виден, красиво на белых утесах построен.
Здесь Мецената с Кокцеем мы поджидали приезда.
Оба отправлены были они с поручением важным;
30 Оба привыкли друзей примирять, соглашая их пользы.
Зрением слаб, здесь я черным коллирием очи помазал.
Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцей с Капитоном Фонтеем,
Мужем во всем совершенным; он был Антонию другом,
Как никто не бывал. Мы охотно оставили Фунды,
Где нас, как претор, встречал Ауфидий[28] Косой. Насмеялись
Вдоволь мы все и претексте его с пурпурной прошивкой
И курильнице, пуще всего, сумасшедшего скриба!
После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров[29];
Здесь нам Мурена[30] свой дом предложил, Капитон — угощенье.
40 Самый приятнейший день был за этим для нас в Синуэссе,
Ибо тут съехались с нами Вергилий, и Плотий, и Варий,
Чистые души, которым подобных земля не носила
И к которым сильнее меня никто не привязан!
Что за объятия были у нас и что за восторги!
Нет! Покуда я в здравом уме, ничего не сравняю я с другом!
Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла,
Поставщики же нам соль и дрова прислали, как должно.
В Капуе наши мулы сложили поранее ношу:
Стал забавляться игрой Меценат, а я и Вергилий
50 Сну предались, потому что в бросанье мяча упражняться
Вредно и слабому зрению, вредно и слабым желудкам.
А миновавши таверны Кавдия, несколько выше
Мы поднялись, и нас принял Кокцей в прекраснейшей вилле.
Муза! поведай нам кратко теперь, как в битву вступили
Мессий Цицирр[31] и Сармент; открой и о роде обоих!
28
29
31