Наконец он обернулся к львам и, хлопая их своим крючком по задам, заставил влезть на очень маленькие табуреточки, расставленные в клетке. Львы, бедняжки, ерзали на этих кошачьих подставочках и рычали, скаля зубы; некоторые, когда укротитель проходил мимо них, пытались ударить его лапой, но он ловко увертывался.
- Да они его сейчас сожрут, - шептала Ида, дергая меня за руку.
Тут опять загремели барабаны. Укротитель подошел к одному льву, самому старому, который все засыпал и даже ни разу не рявкнул, открыл ему пасть и сунул в нее голову, да еще три раза сряду. Все захлопали, а я сказал Иде:
- Ты не поверишь... но у меня достало бы духу войти в эту клетку и тоже сунуть голову в львиную пасть.
А она в полном восторге, прижавшись ко мне, отвечает:
- Я знаю, что ты на это способен.
Тут блондинка и ее спортсмен как захохочут, глядя на нас. На этот раз мы не могли не заметить, что они смеются над нами. Ида здорово обиделась и шепнула мне:
- Они над нами хихикают... Скажи им, что они невежи!
Но в этот момент прозвонил колокол, и все встали, а львы, понурив головы, пошли с арены через свою дверку. Первая часть представления окончилась.
Мы вышли из цирка погулять в антракте, и эти двое оказались как раз перед нами. Разозленная Ида не переставая шипела мне:
- Ты должен сказать им, что они невежи... Если не скажешь - значит, ты трус.
И я из самолюбия решил затеять ссору.
Позади цирка стоял барак, где за плату можно было посмотреть цирковых животных: с одной стороны - клетки с дикими зверями, а с другой - за барьером, на соломе - ручные и домашние животные на свободе: зебры, собаки, лошади и слоны. В этом бараке было очень темно, но, войдя, мы разглядели ту парочку: они стояли у клетки с медведем. Блондинка рассматривала мишку, который свернулся клубком и безмятежно спал, привалившись своей мохнатой спиной к решетке. Молодой человек держал девушку под руку. Я подошел прямо к нему и твердым голосом сказал:
- Скажите-ка... вы не над нами смеялись?
Он небрежно обернулся и ответил не задумываясь:
- Нет, мы смеялись над одной лягушкой, которая вздумала подражать волу.
- А лягушка - это я?
- Какая курица кудахчет, та и снеслась.
Тут Ида подтолкнула меня под руку, и я повысил голос:
- А знаете, кто вы такой? - говорю. - Невежа и грубиян.
Он грубо ответил:
- Смотрите-ка, блоха голос подает.
Тут его спутница стала хохотать, и тогда взбешенная Ида вмешалась в ссору.
- Смешного тут мало, - говорит она,- смеяться нечего, лучше не прижималась бы так к моему мужу... Думаешь, я не видела? Ты все время прижималась к нему!
Я растерялся, потому что ничего подобного не заметил. Самое большее, если, сидя рядом со мной, она случайно задела меня локтем.
Блондинка отвечает возмущенно:
- Да ты с ума сошла, голубушка...
- Нет, не с ума сошла, а видела, как ты об него терлась.
- Да на что мне нужен такой замухрышка, - бросает та с презрением. Если бы я захотела, так прижалась бы к настоящему мужчине... Вот он настоящий мужчина.
Говоря это, она схватила руку своего дружка, как в колбасной берут окорок, чтобы показать покупателю.
- Вот к такой руке стоит прижаться, - говорит она. - Смотри, какие мускулы... Смотри, какой он сильный.
Мужчина в свою очередь шагнул ко мне и говорит угрожающе:
- Ну, довольно... Убирайтесь... Не то хуже будет...
- Это мы еще посмотрим, закричал я в бешенстве, поднявшись на цыпочки, чтобы сравняться с ним.
То, что потом случилось, я буду помнить до самой смерти. Он ничего не ответил, но вдруг схватил меня подмышки и поднял, как пушинку. Как я уже сказал, на другой стороне барака, напротив клеток, лежали на соломенной подстилке ручные животные. Прямо против нас расположилось семейство слонов: отец, мать и слоненок; он был поменьше взрослых слонов, но все-таки здоровый, как лошадь. Они стояли в тени, прислонясь друг к другу крупами, повесив уши и мотая хоботами. Так знаете, что сделал этот нахал? Поднял меня и вдруг как посадит верхом на слоненка! А тот, видно, решил, что пришел его черед выступать в цирке, и пустился рысцой по проходу между клеток. Что тут только было! Весь народ врассыпную, Ида, вопя, бежит за мной, а я еду верхом на слоненке и все пытаюсь ухватить его за уши. В конце прохода я не удержался и скатился на землю, ударившись затылком. Что было дальше - не знаю, потому что я потерял сознание, а очнулся уже на пункте скорой помощи; Ида сидела рядом и держала меня за руку.
Как только мне стало немного лучше, мы поплелись домой, не досмотрев второго отделения в цирке.
На следующий день я сказал Иде:
- Это твоя вина... Ты мне задурила голову, и я вообразил о себе бог знает что... А эта женщина была права: я просто замухрышка.
Но Ида взяла мою руку и, нежно глядя на меня, сказала:
- Ты был просто изумителен... Он тебя испугался, потому и посадил на слона... А верхом на слоне ты был так хорош... Жаль только, что под конец свалился.
Ну что тут будешь делать! Для нее я один человек, а для других другой. Кто может знать, что видят женщины, когда они любят?..
Посредник
Когда я поднимался по лестнице палаццо, мажордом Антонио предупредил меня:
- Не воображай, что с княгини много возьмешь, она скупа до ужаса... С тех пор как у нее умер муж, она пристрастилась вести дела сама, и теперь никому не дает поживиться.
- Она старая? - спросил я наугад.
- Она-то старая? Она молодая и красивая... Ей, должно быть, нет и двадцати пяти... Посмотришь на нее - кажется, просто ангел... Да, внешность обманчива.
Я ответил:
- Будь она хоть самим чертом, я не жду от нее ничего, кроме того, что мне причитается... Я посредник, а у княгини продается квартира; я ей эту квартиру продаю, получаю свои проценты - и до свиданья.
- Ну, это не так-то просто... Она тебе еще попортит крови. Подожди, я схожу предупредить ее.
Он впустил меня в вестибюль и пошел предупредить княгиню, которую назвал "превосходительством", как будто она была мужчиной. Я подождал немного в этом страшно холодном вестибюле, где, как в настоящем старинном палаццо, свод был отделан фресками, а стены увешаны гобеленами.
Наконец Антонио вернулся и сказал, что их превосходительство ожидают меня. Мы прошли целую анфиладу залов, и тут в одном из них, большего размера, чем другие, в нише окна я увидел секретер, а за ним княгиню, которая сидела и что-то писала. Антонио почтительно приблизился со словами:
- Вот синьор Проетти, ваше превосходительство.
А она, не поднимая глаз:
- Подойдите поближе, Проетти.
Я подошел вплотную, так что мог ее хорошо рассмотреть, и сразу должен был признать, что, сравнивая ее с ангелом, Антонио не преувеличивал. У нее было тонкое, белое лицо, нежное и приятное, черные волосы и такие длинные ресницы, что они отбрасывали тень на щеки. Немного вздернутый носик был такой изящный и прозрачный, точно он привык вдыхать один лишь аромат духов. Маленький рот ее с чуть припухлой верхней губкой походил на розу. Я перевел взгляд на ее фигуру. Одета она была в черное, жакет облегал ее стройное тело; у нее были пышные бедра и грудь и осиная талия, которую можно было бы обхватить пальцами. Она писала - рука у нее была белая, тонкая, изящная, с бриллиантом на указательном пальце. Потом княгиня подняла на меня глаза, они были прекрасны - большие, карие, бархатистые и одновременно прозрачные. Она сказала: