- Что ж, Адальджизе приснилось, что ли?
- Нет, - поправилась она, - нет, не приснилось... Но я этого не выдумывала, я только повторила!
- Что и говорить, хорошая подруга, - не вытерпел я.
- Но я ведь добавила, что я этому не верю... Этого тебе, конечно, Адальджиза не передала?
- Ну, а тебе-то кто наболтал?
- Винченцина... Она нарочно пришла из прачечной, чтобы мне рассказать...
Я вышел не простившись и направился прямо в прачечную.
Еще с улицы я увидел Винченцину, которая гладила, стоя у стола, нажимая на утюг обеими руками. Винченцина - миниатюрная девушка с лукавой кошачьей мордочкой, смуглая и очень живая. Я знаю, что нравлюсь ей, и действительно, едва я поманил ее пальцем, как она бросила утюг и выскочила наружу.
- Джино, как приятно тебя видеть! - говорит она обрадованно.
- Ведьма, - говорю я ей,- это ты всюду болтаешь, что, пока я сижу в мастерской, Филомена принимает дома мужчин?
Она, видно, не такого разговора ожидала; засунула руки в карманы передника, покачивается и спрашивает насмешливо:
- А тебе это не нравится?
- Отвечай, - настаиваю я, - это ты выдумала такую гнусность?
- Ух, какой ты ревнивый! - говорит она, пожимая плечами. - А что ж тут такого? Неужели женщине нельзя пять минут поболтать с дружком?
- Значит, это ты! Ты!
- Слушай, мне тебя просто жаль, - говорит эта гадюка. - Какое мне дело до твоей жены? Ничего я не выдумывала. Мне это сказала Аньезе, она знает и его имя...
- Как его зовут?
- Это ты у нее спроси.
Теперь-то я был уверен, что Филомена мне изменяет: уж и имя всем известно! "Хорошо, что у меня в сумке ни одного тяжелого инструмента, думаю, - не то бы я сгоряча, чего доброго, мог и убить ее". Нет, никак это у меня в голове не укладывается: Филомена, моя жена, - с другим...
Я вошел в табачную лавочку отца Аньезе, где она торговала сигаретами, и бросил на прилавок деньги.
- Пару "Национальных", - говорю.
Аньезе - девчонка лет семнадцати, с копной курчавых жестких волос. У нее толстое бледное лицо, вечно обсыпанное розовой пудрой, а глаза черные, как ягоды лавровишни. Ее на виа деи Коронари все знают. Мне, как и всем прочим, было известно, что она ужас до чего жадная и готова душу продать за деньги. Дает она мне сигареты, а я наклонился к ней и говорю:
- Ну-ка, скажи, как его зовут?
- Кого? - спрашивает она удивленно.
- Дружка моей жены.
Она посмотрела на меня испуганно - у меня, наверное, была в этот момент препротивная физиономия - и говорит:
- Я ничего не знаю.
Я выдавил улыбку.
- Да ну, скажи мне... Всем уж известно, один только я не знаю.
Она посмотрела на меня пристально и покачала головой. Тогда я добавил:
- Смотри-ка, если ты мне скажешь, то получишь вот это,- и вытащил из кармана тысячу лир, что заработал утром.
При виде денег она так заволновалась, словно я заговорил с ней о любви. Губы у нее задрожали, она осмотрелась вокруг, схватила деньги и говорит тихонько:
- Марио...
- Откуда ты узнала?
- От твоей привратницы.
Значит, это была правда! Я, как в игре "холодно - жарко", дошел до своего дома, значит, скоро доберусь и до квартиры. Я выскочил из табачной и побежал домой; мы живем совсем рядом, через несколько подъездов. На бегу я повторял "Марио, Марио...", и от этого имени все Марио, каких я знал, завертелись у меня в голове: Марио - молочник, Марио - столяр, Марио продавец фруктов, Марио, который был в солдатах, а теперь безработный, Марио - сын колбасника, Марио, Марио, Марио... В Риме, наверное, миллион Марио, а на виа деи Коронари их добрая сотня наберется.
Я влетел в подъезд нашего дома - и прямиком в каморку привратницы. Она у нас старая и усатая, как Федэ. Смотрю: сидит у жаровни и перебирает салат. Я спрашиваю ее в упор:
- Скажите, это вы выдумали, что Филомена в мое отсутствие принимает какого-то Марио?
Она отвечает сердито:
- Никто ничего не выдумывает! Мне твоя жена сама сказала.
- Филомена?!
- Ну да... Она мне сказала: "Должен прийти такой-то и такой-то парень, зовут его Марио... Если Джино будет дома, то передайте, чтоб он не заходил, а если Джино не будет, то пусть поднимется". Он и сейчас там.
- Там?
- Ну да... Он пришел час назад.
Значит, Марио не только на самом деле существует, но уже целый час сидит у меня дома, с Филоменой. Я опрометью бросился по лестнице, взбежал на третий этаж, застучал. Филомена мне сама открыла. Я сразу заметил, что она, всегда такая уверенная и спокойная, казалась испуганной.
- Ловко, - говорю, - когда меня нет дома, ты принимаешь Марио.
- Да как же... - начала она.
- Я все знаю! - заорал я и хотел войти, но она загородила мне дорогу и говорит:
- Ну, оставь, не все ли тебе равно... Приди попозже.
Ну, тут уж я просто света не взвидел. Дал ей пощечину и кричу:
- Ах, так, мне все равно? - отшвырнул ее в сторону и ворвался в кухню.
Пропади пропадом бабьи сплетни и провались все бабы на свете! Действительно, сидел там за столом Марио и собирался пить кофе, только это был не Марио - столяр, и не Марио - продавец фруктов, и не Марио - сын колбасника, в общем, ни один из этих Марио, о которых я думал на улице. А просто-напросто это был Марио - брат Филомены, который отсидел два года в тюрьме за кражу со взломом. Я знал, что он скоро должен выйти, и говорил ей: "Смотри, я не желаю его видеть у себя в доме... И разговаривать-то о нем не хочу". А она, бедняжка, любила брата, хоть он и жулик, и хотела принять его в мое отсутствие. Увидя меня в таком бешенстве, он вскочил, а я говорю, задыхаясь:
- Здравствуй, Марио.
- Я уйду, - говорит он поспешно. - Не беспокойся, я уйду. В чем дело? Что я, чумной, что ли?
Я слышу, Филомена в коридоре всхлипывает, и стыдно мне стало от всего, что я натворил. Я говорю смущенно:
- Да нет, останься... останься на сегодня... Позавтракаем... Правда, Филомена, - говорю я жене, которая стоит на пороге и утирает слезы, правда, Марио может остаться позавтракать?
В общем, я вывернулся, как мог, потом пошел в спальню, позвал Филомену, поцеловал ее и мы помирились.
Теперь надо было покончить со сплетнями. Я подумал-подумал и говорю Марио:
- Марио, идем со мной в мастерскую - может, хозяин найдет для тебя какую-нибудь работу.
Он пошел со мной, а когда мы вышли на лестницу, я говорю:
- Тебя здесь никто не знает... Ты эти годы работал в Милане. Договорились?
- Договорились.
Спустились мы по лестнице. Когда проходили мимо привратницкой, я взял Марио под руку и познакомил его со старухой.
- Это Марио, - говорю,- мой шурин, приехал из Милана, теперь будет жить у нас.
- Очень приятно, очень приятно!
"Приятно-то больше всех мне, - подумал я, выходя на улицу. - Из-за бабьих сплетен я выбросил тысячу лир и ко всему прочему у меня теперь воришка в доме".
Друзья до черного дня
Столько говорят о дружбе, а что же все-таки значит быть другом?
Достаточно ли, как это было со мной, пять лет подряд встречаться в баре на площади Мастаи всегда с одной и той же компанией, играть в карты всегда с одними и теми же игроками, спорить о футболе с одними и теми же болельщиками, ездить вместе на прогулки, на стадион, на реку, есть и пить в одной и той же остерии?
А может быть, отныне, чтобы считаться друзьями, надо спать на одной и той же постели, есть одной и той же ложкой, сморкаться в один и тот же платок? Чем больше я думаю об этом, тем больше путаются мои мысли.
Долгие годы вы считали людей близкими друзьями, с которыми, как говорят, вас водой не разольешь, думали, что любите друг друга, как братья. И вдруг вы узнаете, что эти самые друзья все время держались от вас на должном расстоянии, критиковали вас, а то даже и злословили по вашему адресу - в общем, не испытывали к вам не только чувства дружбы, но и простой симпатии.
Тогда, спрашивается, неужели дружба - это просто привычка, как, например, привычка пить кофе или покупать газету? Может, это предмет комфорта, как кресло или кровать, или это развлечение, как кино или поллитра?