Она поставила зажженную лампу в нишу, и подошла к ближайшему сундуку. Наугад попробовала вставить ключ, не подошел. Только на четвертый раз смогла подобрать нужный и открыть. После откинула крышку. Он оказался доверху набит денариями. Огоньки от лампы, играясь, поблескивали на серебре.
— Х-х-храни нас Юпитер! — вырвалось у Германуса, — Это ж сколько здесь?
— Не знаю. Может под миллион, или больше. Я столько еще никогда не видела. Интересно, во всех так?
Она подошла к следующему, немного повозилась с подбором ключа и отворила сундук. В нем было такое же количество серебра.
— Их тут восемь одинаковых, и еще три огромных.
Атилия открыла один из больших. От увиденного аж отпрянула. На нее жаром горя, блестели новенькие золотые.
— Ни разу не видел, ни одного ауреуса, а тут столько…
Германус даже присел на колени рядом с ней.
— Что-то аж голова закружилась.
— Н-н да, надо взять тысяч сто для отца и на расходы, остальные запереть, — Атилия не заметила, как мыслила в слух, — Думаю здесь, и будет самое надежно месте для них. Куда же лучше деть ключи? Не брать же их с собой в дорогу. Ну и в доме их оставлять нельзя… Надо подумать.
Она повернула голову к Германусу, тот был рядом, очень близко. Он, зачарованным взглядом, смотрел на нее. Только сейчас до Атилии дошло, что они наедине, глубоко под землей, там, где никто не сможет их увидеть и потревожить.
От этих мыслей ее тело забилось мелкой дрожью. Судорожно вздохнув, она прикасается ладонью к его щеке. Волосы и борода Германуса, в отблеске ламп кажутся немного золотистыми. Он смотрит прямо в глаза и приближается к ее лицу. Губы жадно впиваются в ее. От страстного поцелуя обдает жаром все тело. Где-то ноет под грудью. Сердце, так бешено стучит, что отдает в ушах, и еще внизу, там, в том самом месте.
Так страшно и так сладко. А что если Сира снова предаст? «Нет! Она не посмеет. Иначе я ее убью».
Еще мгновенье и Атилия больше не может с собою совладать. Она срывает с него одежду, стягивает через голову исвою домашнюю тунику. Так лучше, свободнее.
Запах его тела пьянит. Она прикасается к его мощной широкой груди. Как приятно. Гладит его мышцы на животе, они твердые. Ниже еще что-то твердое. Она берет в ладонь. Смотрит вниз, взгляд останавливается на возбужденно-подрагивающем естестве.
Германус обнимает и кладет ее на пол. Хорошо, что здесь толстые шерстяные ковры. Он нависает над ней. Целует шею, грудь и набухшие соски. Ей кажется, она утопает в чем-то мягком. Его гигант касается ее плоти там, упирается и, раздвигая, проникает.
Ее всю обдает огнем. Видится, будь-то, древний бог вселился сейчас в Германуса. Она чувствует его всего у себя внутри. С губ срывается шумных вздох, тело выгибается само собой, не подчиняясь больше ей.
Он набирает темп движения в бедрах. «Да, да, милый, вот так… Как же хорошо…».
От него исходит горячее дыхание, он шумно дышит, раскрыв рот, буквально хватает воздух.
«А-а, а-а, а-ах», — томно вырывается ее страстный возглас.
Его движения становятся более дикими, толчки уже не такие нежные. Но ей сейчас именно это и надо. «Быстрее, мой хороший, теперь быстрее».
Она, изгибаясь, задыхается, бедра сами двигаются и настраивают нужный такт. Сейчас оба их тела притягиваются друг к другу.
Там, внутри, ощущается какой-то прилив, все начинает дрожать, пульсировать и, наконец, выплескивается.
Глаза сами уходят вверх и закатываются. По телу пробегает волна мелких покалываний. Ее трясет.
Чувствует, как он двигается в бешеном аллюре. Его так же выплескивает, он протяжно стонет. Она, не в силах себя сдержать — кричит.
Германус заваливается рядом на ковер. Он уставший и мокрый. Вместе они улетают куда-то в облаке.
Непонятно сколько прошло времени. Наверное, они оба отключились и заснули.
— Надо ночью повторить, — без стыда шепчет он.
Атилию это заводит, она хочет продолжения сейчас, но вовремя приходит в себя. Ее уже может кто-нибудь спрашивать. Да, и Сира, наверняка, нервничает. Она вскакивает, поднимает тунику.
— Одевайся, нам пора выбираться отсюда.
Пока он возился с одеждой, Атилия заперла на ключ все открытые сундуки. Маска отца Луция с негодованием смотрела на нее. Только не надо упреков — она уже взрослая девочка, за все вымолит прощение у богов, всем принесет щедрые пожертвования. Забрала лампу и, кивнув маске, вышла.
Замок повесила на засов и закрыла ключом. Германус задвинул на место пифос. Со стороны ничего не изменилось.