Предводительствовал совсем замшелый дед, опиравшийся на плечи двоих «подмастерьев», чьи физиономии были так густо исчирканы шрамами и татуировками, что от положенной по рождению внешности практически ничего не осталось. Зато на костях у парочки наросло столько мускулатуры, что с лихвой хватило бы на троих. Остальные шаманы были старыми знакомцами: один — личный «куратор» Черепанова, второй — лысый дедок, руководивший его «купанием». Но в отличие от того раза, лысый пальцев не гнул, держался скромно, только походя шуганул квеманов-караульщиков.
Здоровяки подвели патриарха к клеткам и почтительно отошли. Тот тяжело оперся на клюку и уставился на Черепанова. Глаза у дедушки были на удивление ясные, прозрачные и почти бесцветные. Две блестящие лужицы на длинной физиономии, состоящей из глубоких морщин и крючковатого носа, ниже которого располагалась серо-желтая длиннющая борода, заправленная за пояс. Голову деда украшала большая засаленная шапка, выглядевшая еще старше, чем ее владелец.
Патриарх с минуту созерцал Черепанова, потом точно так же уставился на римлянина.
— Как тебе экземпляр? — поинтересовался Геннадий. Он уже довольно бойко изъяснялся на латыни, дополняя ее русскими, немецкими и английскими словами. Какой-нибудь ученый-латинист из двадцать первого века вряд ли бы его понял, но кентурион понимал.
— Идеально подходит, чтобы портить воздух, — отозвался Плавт. — А вот его парней я бы купил. Крепкие сервы.
Дедуган притопнул посохом. Здоровяки подхватили его под руки и повели прочь.
Ни одного слова не было сказано.
Зато после ухода колдунов стража оживилась. Похоже, ребятки радовались, что их служба подошла к концу. Хотя, по мнению обоих пленников, стража не слишком себя изнуряла. Кентурион не единожды высказывался, как поступил бы со своими легионерами, ежели бы те так халатно относились к своим обязанностям. Душа профессионального вояки вскипала, замечая такое пренебрежение службой. Но даже такая халтурная работенка набила сторожам оскомину, и парни не скрывали удовольствия, что наконец все заканчивается и можно разъехаться по домам.
Итак, приближалось некое событие, после которого судьба пленников должна была резко измениться. И Геннадий не был столь наивен, чтобы рассчитывать, будто их освободят. По крайней мере, добровольно.
Прошло совсем немного времени, и со стороны берега опять послышались голоса, плеск весел, а затем звук вытаскиваемых на песок лодок. Деревья заслоняли берег от узников, но нетрудно было догадаться, что на остров прибыла еще одна компания. И не маленькая.
— Похоже, нас ждут большие варварские луди[7], — заметил Плавт. — Не записали бы нас с тобой, Череп, в гладиаторы.
— Я думаю: дать нам оружие — будет очень большой ошибкой с их стороны. Ляпсус гигантус. Ошибка со смертельным исходом. Экситус леталис…
Латынь Черепанова вызвала у собеседника гомерический хохот. Стражники перестали болтать и с подозрением уставились на него.
Но тут же отвлеклись. На полянку гуськом вышла стайка молодежи. Дюжина парней и девчонок в самом расцвете юной красоты. Сопровождали их двое квеманов постарше, с длинными копьями, острия которых были зачем-то обмотаны тряпками.
Молодежь выглядела испуганной и возбужденной одновременно. Те, кто за ними присматривал, наоборот, пучились от важности.
Юные квеманы и квеманки увидели клетки и пришли в еще большее возбуждение. Несколько парней даже сунулись рассмотреть узников поближе. Их остановил окрик одного из опекунов.
— А, сладкие малышки! — воскликнул римлянин. — Череп, ты говоришь на их диком языке. Скажи: папа Гонорий хочет их всех!
Черепанов засмеялся.
— Ты ржешь! — недовольно буркнул Плавт. — А я так давно не имел женщины. Не удивляюсь, что бог-покровитель, счастливый Приап, лишил меня удачи. Год жизни отдал бы за час в паршивом лупанарии[8].
— А есть у тебя этот год? — осведомился подполковник.
Появились жрецы. Та самая тройка, которая около часа назад «освидетельствовала» Геннадия и римлянина. Но на этот раз они пришли не к ним.
Молодежь, рассевшуюся на траве, подняли и построили. Затем…