Эмма заверещала, стремясь вернуться к сестре. Анджела протянула руки к малышке.
— Я не звала тебя, — раздраженно сказала она Франческе. — Ай, мама, дай нам поиграть.
— Точно ничего не случилось?
— Ничего, ничего, ничего, — пропела Анджела.
— Ни-во, ни-во, ни-во, — повторила Эмма. И снова потянулась к сестре. Потом повернулась к матери и обняла ее. Начала ее целовать. Тогда Анджела тоже встала и обняла Франческу, очень довольная.
Франческа чувствовала тепло своих детей. Нужно просто на время стиснуть зубы, привыкнуть к новому укладу, найти свое место. Подождать, пока начнется новая жизнь.
Вскоре она с легкой душой выставила на лестничную площадку последние коробки — потом они с Массимо их выбросят. И перед соседской дверью увидела маленькую девочку. Лет семь-восемь, очень светлые, почти белые волосы ниже пояса, глаза на мокром месте. В руках малышка держала ноты.
— Привет! — Франческа шагнула вперед. Девочка молча уставилась себе под ноги. Франческа нагнулась к ней. — Ты в порядке, детка? — спросила она. — Эй, хочешь, я позвоню твоей маме? — и она попыталась коснуться плеча девочки.
Но та ожгла ее сердитым взглядом и, рыдая, убежала вверх по лестнице.
Массимо опять вернулся очень поздно, усталый. Пару раз ему удавалось приходить домой пораньше, но потом работа стала занимать все больше и больше времени. Франческа уложила девочек, правда, без отцовской сказки на ночь им, особенно Анджеле, требовалась вечность, чтобы угомониться. Муж обнаружился в гостиной — осунувшееся лицо, красные глаза. И все же он наполнил два бокала вином и предложил один Франческе:
— Хочешь?
Она взяла. Села рядом. Массимо очень уставал, да, но вот парадокс — выглядел он весьма воодушевленным. Работа ему определенно нравилась.
— Надо немного потерпеть, Франческа. — Ему важно заслужить доверие начальства, находиться под рукой, показать, что он умеет всецело, душой и телом, посвящать себя работе. Поэтому он приезжает домой так поздно. — Но это ненадолго, Фра, потом все наладится.
— Да, — сказала она. — Я понимаю.
И она действительно понимала, понимала его волнение, его бурное воодушевление, она испытывала то же самое, когда работала в журнале, когда создавала репутацию профессионала и изо всех сил старалась добиться успеха. Они немного поговорили, вернее, он говорил. Она слушала. Какие насыщенные дни у Массимо!
— А ты? Чем вы тут занимались?
Я? Что она могла сказать? Что она сделала такого примечательного? Она рассказала ему об Анджеле и Эмме («Да ладно, они просто играли», — сказал он). Вспомнила о заплаканной девочке с очень светлыми волосами («Сколько всего интересного ты ему рассказываешь», — думала она, пока говорила). Массимо зевнул.
— Ах да, я думаю, это Беа, дочь того известного актера…
— Мне стало ее так жалко. Но она не позволила мне попытаться утешить ее…
— Она прекрасный ребенок, — продолжал Массимо. — Очень чувствительный. Талантливый.
Франческа изумилась: откуда муж это знал, если даже ей не удалось увидеть этих соседей? Когда умудрился познакомиться с девочкой? Или Массимо просто повторяет чьи-то слова («очень хороший человек»: она вспомнила, как произносила эту фразу Колетт, а еще чрезвычайно общительную Марику), но ведь он сам твердил, что жильцы кондоминиума — ожившее проклятие, что они скучные?
— Откуда ты столько знаешь о скучных соседях? Ты же сам так их назвал, разве нет? Ожившее проклятие.
Он с легким раздражением ответил:
— А тебе разве никогда не хотелось просто с кем-то подружиться? Вечно критикуешь всех направо и налево.
Критикует направо и налево? Всех? Она, у которой была тысяча друзей в Милане? Франческа попыталась сказать что-то еще, но Массимо отвлекся проверить почту на телефоне, и его глаза вспыхнули.
— Пойдем спать, ладно? — она посмотрела на него так, как они всегда смотрели друг на друга, когда хотели заняться любовью. Он нехотя отложил телефон. И пошел за ней в спальню.
Франческа поставила перед собой задачу узнать получше других жильцов. Познакомилась с синьорой Руссо, женой знаменитого актера, которая постоянно твердила, что ее дочь Беа — идеальная и уникальная девочка (Беа, по правде говоря, не казалась на первый взгляд ни необычной, ни особо одаренной); с семьей Сенигаллиа — фанатами фитнеса, их сын непрестанно сыпал вопросами, и все они каждое утро, на рассвете, отправлялись на пробежку, были подтянутыми и мускулистыми; с Микелой Нобиле и ее мужем Лукой, молодоженами, она — на пятом месяце беременности, он — милый и добросердечный человек. Люди во дворе относились к Франческе хорошо, все были добрые, отзывчивые, слишком отзывчивые. (Навязчивые? — Нет, как тебе такое могло прийти в голову!) Чувства общности не возникало, но, вероятно, просто следовало узнать соседей получше. Она задавала всем вопросы о пожарах, которые продолжали пылать в ее мыслях. Все отвечали одинаково: игнорировали. «Прекрати пугать людей своими расспросами», — велела себе Франческа.