Франческа стояла и смотрела на снимок. Счастливые лица, радостные рожицы девочек Потом вдруг, как зверь, бросающийся на добычу, принялась рвать фотографию.
В этот момент в дверь громко постучали. Она очнулась. Что за непотребство ей вздумалось учинить? По двери продолжали колотить.
Она поднялась на ноги. Надела халат. Подошла к двери. Открыла ее.
На лестничной площадке никого не было. Но ей показалось, она заметила тень — снова тень, — скользнувшую вниз по лестнице. Она прислушалась, но ничего не услышала. Никакого шума. Никаких шагов по ступеням.
Она остановилась на пороге, крикнула:
— Кто там?
Никого.
«Закрой дверь, Франческа, — послышался спокойный, уверенный голос — голос дома. — Оденься. Убери беспорядок, который тут развела. Выброси, что сломала. Все в порядке. Поставь уцелевшую фотографию дочерей на место. Мужу, если он заметит, скажешь кое-что разбилось во время уборки, случайность. Но как ты объяснишь ему, почему семейный портрет разодран на клочки?»
«Но я не хотела его рвать».
«Конечно, хотела».
«Нет».
«Чего ты добилась, разорвав фото? Ничего. Только поступки имеют значение».
«Но я не хотела!..»
«Хорошо, Франческа, хорошо. Только сделай то, что я тебе сказал».
И она послушалась.
В тот же день она вернулась домой, нагруженная пакетами с покупками, коляской с Эммой и Анджелой на буксире. Франческа не сомневалась, что после смерти Бирилло ее старшая дочь потеряет интерес к играм во дворе, но ошиблась — та, не снимая, носила красный браслет, «который мне дала моя подруга Те-ре-э-за», и играла с дарительницей. Когда взгляд Франчески падал на место, где раньше всегда лежал Бирилло, она чувствовала: видеть его таким, пустым, без всяких доказательств существования котенка, невыносимо. Она хотела поговорить об этом с кем-то, кто мог бы ее понять, но мать Терезы, Марика, почти не появлялась во дворе «Римского сада». Всего один короткий разговор состоялся несколькими днями ранее.
Мы слишком редко видимся, — сказала Марика, глядя на свою дочь, которая играла во дворе с Анджелой и другими детьми. — Работа день за днем. Походы по магазинам тоже отнимают много времени. Кто знает, как мы будем скучать по этой веселой, чудесной девочке, когда она вырастет и станет чуточку рассудительней и печальней, — она посмотрела на Франческу с грустной улыбкой. — Ты, счастливица, можешь проводить время со своими дочерьми.
Франческе хотелось обнять Марику и поговорить по душам, но та, как всегда, была по горло в делах, ей пришлось бежать. Неужели я навсегда останусь тут, взаперти, одна?
Но думать, что произойдет когда-то, не имело смысла, пока имелось кое-что важное в настоящем Мать всегда говорила Франческе: «Будущего не существует, живи как можно ярче, пробуй на вкус каждый миг». Относительно себя ее мать оказалась права. В свои сорок пять она была красива: длинные, до плеч, черные волосы — она носила их распушенными, — глаза блестят, пышное летнее платье выгодно подчеркивает фигуру. Но однажды все «сегодня» для нее закончились. Живи как можно ярче. Сейчас.
А как я живу, мама? Почему не могу поднять трубку и позвонить тебе, пожалуйста, пожалуйста, давай прогуляемся на солнышке, только вдвоем?
Лифт приехал. Франческа с трудом открыла решетку и пропустила вперед девочек. Потом зашла в кабину, поставила пакеты на пол и собиралась задвинуть решетку, когда увидела, что в подъезд заходит Фабрицио. И смотрит на лифт — на нее. В голове всплыло яркое воспоминание о том дне, когда она подглядывала за ним из окна, а он обернулся и увидел это. Она вспомнила его обнаженное тело. А потом еще другой день, когда погиб дворовый котик и она вышла на лестничную площадку, чтобы послушать мелодию виолончели, а затем положила руку на дверь Фабрицио и в конце концов услышала движение за той дверью. Он догадался, что она там?
Франческа вспыхнула от стыда. Темного, липкого стыда, похожего на смолу. Ей страшно захотелось захлопнуть решетку лифта и уехать, не проронив ни звука. К черту хорошие манеры. Но Анджела остановила ее:
— Подожди, мама, там дядя!
Черт бы меня побрал, что я научила ее хорошим манерам.
— Конечно, — сказала она.
И она ждала.
Фабрицио за пару шагов добрался до лифта. Но Франческе этого хватило, чтобы понять, насколько неряшливо она выглядит. Не женщина, а мать, усталая мать, в которой женщина погребена слишком глубоко.
— Доброе утро, — сказал Фабрицио. Улыбнулся и вошел в кабину.
Франческа поспешно нажала кнопку. Пять. Сколько времени нужно лифту, чтобы добраться до пятого этажа?