Я витала в мыслях о потенциальном соседстве со звездой Голливуда, когда Марчелло подошел ко мне за стойку. Его руки обхватили меня сзади, чтобы затем повернуть кран и включить воду. Проводя губами по моей шее, он мыл руки, а затем вытер их полотенцем.
Это выглядело так по-домашнему. Прижиматься друг к другу, совершая какие-то бытовые вещи. Хотя на самом деле ничего простого во всем этом не было. Скорее, это вносило в наши отношения что-то более важное. Больше комфорта, больше открытости. Мы были еще больше похожи на пару.
Но официально я всё еще была связана с Дэниелом, так что мысль о комфорте быстро испарилась, позволяя сожалению просочиться в мысли.
– Что с тобой только что произошло? Твоё умиротворенное состояние куда-то исчезло,– произнес Марчелло, потирая ладонями мои руки.
Я развернулась и прижалась лицом к его груди. Ранее я гадала, когда же наступит этот момент. Честно говоря, я даже была удивлена, что мне удавалось так долго избегать этот разговор. Но каким бы терпеливым не был Марчелло, позволяя мне увиливать от разговора о Дэниеле, наша беседа рано или поздно должна состояться.
– Своди меня поужинать сегодня, хорошо? – попросила я, поднявшись на носочки и быстро чмокнув его в подбородок. Губами я спустилась ниже к адамову яблоку, а затем к небольшой выемке у основания шеи, отчего его тело задрожало от возбуждения.
– В этом случае я займусь с тобой сексом прямо под звездами, а свежий воздух с озера будет нашим одеялом.
Теперь вам понятно, как итальянец может решить вопрос одной лишь подобной фразой...
***
Для этого разговора никогда не будет подходящего времени, но настал тот момент, когда пришло время открыть все секреты.
И вот мы здесь, сидим в прекрасном ресторане на берегу, и я готова поделиться подробностями своей жизни с ним. Расположившись напротив, его глаза цвета расплавленного шоколада наблюдали за мной, в них плясали блики от свечей. И в этот момент я поняла, что это могло стать моей обычной жизнью еще много лет назад. Если бы я принимала другие решения. Если бы я слушала свое сердце, а не голову. Если бы...
– Ты прикончила хлебную палочку.
– А? Что? – резко спросила я, возвращаясь на землю из воспоминаний. Он указал на кучку крошек, которые некоторое время назад представляли собой хлебную палочку, прежде чем мои пальцы начали сжимать её, превращая в мелкие крупинки. – О, упс.
Он вопросительно наклонил голову.
– Расскажи, что происходит в твоей миленькой голове, пока беспорядок на столе не приобрел бо́льший масштаб.
Забавно, что он упомянул о беспорядке...
Я сделала глубокий вдох.
– Ты практически не спрашивал меня о том, что происходит у меня дома.
– В Риме? – спросил он, и эта фраза заставила все моё тело затрепетать от понимания, что, возможно, Рим мог стать нашим общим домом.
– Нет, другой дом. Который в Бостоне.
Он покрутил пальцами ножку бокала, прежде чем поднёс его к губам, сфокусировав взгляд на мне. Перед тем, как сделать глоток, он ответил.
– Ты не сильно хотела рассказывать. И я это уважаю.
– Разве тебе неинтересно?
– Конечно, я хочу знать, но я бы предпочёл, чтобы ты сама захотела поделиться этим. Чтобы ты сама решила, когда готова всё рассказать.
Я отпила вино из своего бокала.
– Понятно.
Он придвинулся поближе к столу и накрыл мою руку своей.
– Не принимай моё молчание за отсутствие интереса. Я очень хочу узнать, что произошло в Бостоне, я действительно хочу знать всё.
– Хочешь знать всё? – переспросила я.
– Хочу. Думаешь, что у тебя есть что-то такое, что...
– Я замужем, Марчелло,– выпалила я.
Помните, я говорила о том, как мне нравится, когда я становлюсь причиной, благодаря которой меняется выражение его лица? В тот момент я думала о тех моментах, которые делают этого мужчину счастливым. Но я определенно не подумала об обратной ситуации.
Он уставился на меня совершенно ничего не выражающим взглядом. Его тело замерло, делая его похожим на статую. Всё в нем было неподвижно, не считая его челюсти, желваки которой перекатывались под кожей.
Расскажи ему остальное!
– Но я собираюсь разводиться. Мы, можно сказать, расстались. Да, наверное, именно так ты бы мог это назвать.
– Так ты в процессе первого или второго? – спросил он, сжав челюсть.