- Держись двумя руками за этот стержень! – приказал вдруг Дэдэн, но Рин лишь испуганно прижал к себе руки:
- Зачем это, мастер Дэдэн?
- Рин, прошу тебя, верь мне!.. Сейчас нет времени объяснять!
Но Рин, по-прежнему, недоверчиво смотрел на волшебника и, судя по всему, хвататься за стержень не собирался.
- Рин, если бы твой отец не доверял мне, то он и не отпустил бы тебя со мной, да и твоего друга не стал бы удерживать, чтобы он не мешал нам. – Дэдэн уже начал немного сердится, и Рин, рассудив, что тот, пожалуй, прав, вздохнул и, на секунду непроизвольно зажмурившись, взялся за стержень.
В окна уже заглядывал рассвет, и Нгунги досадливо ходил из угла в угол. Ничего! Ничего, сколь либо стоящего! Единственное, что ему удалось, так это убедиться в том, что Дэдэн не лукавил, и рассказал всё именно так, как оно и произошло. Факт этот, впрочем, тоже был, по-своему, любопытен, ибо, сейчас редко кто-либо из членов гильдии, по собственной охоте, говорил правду. Ну, разве что, если не считал эти знания заведомо бесполезными. А, значит, либо Дэдэну, действительно, нечего больше добавить, либо, старый лис ведёт какую-то свою, очень тонкую и чрезвычайно многообещающую игру. И то, что он старался незаметно склонить его к мнению о нежелательности вмешательства в память мальчика, скорее всего тоже было вовсе не случайным… Он достаточно хорошо знает Дэдэна, а потому считает, что последить за ним явно будет не лишним… Нгунги на миг остановился. Правда, ему ещё кое-что удалось выяснить. Например, что болезнь Тона – одного из старших трапезничих герцога – тоже была вызвана каким-то волшебным вмешательством, скорее всего, того первого пришельца из шкафа. Но каким образом этот неизвестный чародей смог уяснить, что сын нди’а Буни –тоже старший трапезничий, что ещё один старший трапезничий потерял голос накануне, и что при таком положении, в замок затребуют именно Рина? И как он смог догадаться, что тот пойдёт мимо интересующего его дома? Как? Откуда он всё это узнал? Понять это Нгунги был бессилен, и лишь ходил, и ходил из одного конца комнаты в другой, снедаемый теперь тревогой и сомнениями.
Нгунги приблизился к столику возле окна, и выбрал из вазы с фруктами, перемешанными со льдом, спелый плод вильскового дерева. Он слегка сжал его пальцами, и плод слабо булькнул. Нгунги перевернул его вверх черенком, и в тёмное пятнышко рядом с ним воткнул длинную соломинку. Тонкая плёнка легко прорвалась, и на конце соломинки тут же набухла тяжёлая, зеленоватая капля. Верховный ит сунул соломинку в рот и вновь стал мерить шагами комнату. Прохладный, кисловато-сладкий сок приятно освежал.
Итак, что же тут всё-таки произошло? Явились ли они невольными свидетелями какой-то неведомой им драмы, действие которой ни в коей мере их не касается, и о которой теперь можно благополучно забыть, или же всё это – грозное и важное предупреждение, игнорировать которое ни в коем случае нельзя, и надо теперь всемерно готовиться к чему-то абсолютно неизвестному, но, без сомнения, чрезвычайно опасному? Что же именно ему теперь докладывать на совете?
Нгунги устало лёг на кровать и закрыл глаза. Он не нуждался во сне, но отдыхать, как и всем остальным обитателям этого мира, ему было нужно.