Подойти ещё ближе не было решительно никакой возможности. Конечно, если бы ему не приходилось держать за руку Лика, а на плечах – Ашу, да ещё, в довершении всех этих неудобств, находится в пределах видимости мамы, то он обязательно бы нашёл возможность пробраться прямо к самой дороге, туда, где плотной цепью стояли гвардейцы, отпихивая и беззастенчиво награждая тумаками, наиболее настырных из зевак. Кое-кто из них был тут уже с самого раннего утра. А наиболее набожные – так те и вовсе пришли ещё с вечера, и теперь, на зависть всем, расположились прямо у подножия деревянного возвышения, наскоро сооружённого чуть в стороне от дороги, в тени старого ясеня. Позади помоста, застеленного богатыми коврами, широким полукружьем вздымались пять тахил, от маленьких по краям, к самой высокой посередине. А ещё дальше, был виден огромный шёлковый шатёр – лиловый, с серебряными слезами и изогнутой золотой лентой посередине – в точности такой, как герцогский герб. Рядом с ним в землю было воткнуто девять древков, на которых гордо реяли знамёна всех герцогств Имрии, с королевским штандартом посередине. Время от времени, там появлялся какой-нибудь нарядный всадник – весь в шёлке и мехах, и, нередко, в сопровождении маленькой кавалькады, а затем вновь уезжал куда-то прочь.
До полудня оставалось уже совсем немного, и хотя стоять на самом солнцепёке было довольно тяжело, никто на это не жаловался: собравшийся народ весело зубоскалил, увлеченно сплетничал, а если кто считал себя выше этого, то степенно обсуждал последние новости. А ещё, все развлекали себя тем, что покупали у снующих сквозь толпу, словно ужи, разносчиков кто воду с лимоном, кто пиво, кто пироги, кто печёные яблоки. По мере того, как солнце всё ближе поднималось к зениту, волнение в толпе заметно нарастало. Вдруг, в первых рядах, ближе всего стоящих к деревянному возвышению и шатру, зародился глухой и мощный гул.
- Едут! Едут! – различил вдруг Рин, и изо всех сил вытянул шею.
- Смотрите, смотрите! Вон там! На дороге! – беспокойно заёрзала у него на плечах Аша.
- Я тоже хочу посмотреть! Я тоже хочу! – в ту же секунду отчаянно затряс его руку Лик.
Однако ничего, кроме как, пока ещё очень далёкого, облачка пыли над дорогой, Рин так и не увидел.
В тот же миг вся толпа подалась вперёд, и гвардейцам лишь с большим трудом удалось сдержать этот натиск.
- Вон, главный поп идёт с другими попами! – восторженно защебетала у него над головой Аша.
- Не поп, дурёха, а квистол со служителями! – не удержался от замечания Лик, на мгновение перестав даже дёргать Рина за руку.
- Сам ты дурак! – сердито огрызнулась Аша, оскорблено вздёрнув носик.
- А ну, быстро перестаньте ругаться! – это к ним протиснулась мама, без особого почтения растолкав окружающих, после чего она резким, сильным движением подхватила на руки Лика и усадила его к себе на плечи.
- Ур-ра! Я теперь тоже всё вижу! – радостно закричал тот.
А вот я ничего не вижу, с досадой подумал Рин, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Пусть он и так знал, что должно было сейчас происходить на дороге, увидеть всё своими глазами ему от этого хотелось ничуть не меньше. С превеликим трудом он протиснулся ещё немного вперёд, вызвав этим град ругательств и злобного шипения, но и отсюда тоже ничего не было видно.
- …Истига руно ли огу. Огу ли истигана! Агис ду! Агис ду!* – доносились торжественно-заунывные голоса прингидов и церковных служек.
(* "Да коснётся тебя понимание. Прозрей! Да будет так! Да будет так!" (дословно: Прольётся в твоё истинное то, что не замутнёно! То, что не замутнёно - восприми (пролей в себя)! Это свершится! Это свершится!) (из стиха пятого «Книги Свершения», лагусский язык).
Рин привстал на цыпочки и, не удержав равновесия, навалился на стоящего впереди него пекаря, в желтовато-сером камзоле.
- Эй! Чтоб тебя! – выругался пекарь, пытаясь хоть чуть-чуть повернуть назад свою толстую шею. – Пиавская душонка! Ты чего на мне развалился, точно муж на жёнке? – он возмущённо толкнул Рина назад своей спиной. – А ну осади назад, малый! А не то враз сделаю тебе ноги, как у кузнечика – коленками назад!.. Пошёл вон, недомерок!
- Не смей ругать моего брата! – оглушительно завизжала Аша и, уцепившись за края пекарской шляпы, изо всех сил дёрнула её вниз. Шляпа отчаянно затрещала и, прорвавшись посередине, в тот же миг оказалась под жирным подбородком пекаря, а цеховой значок насмешливо засиял, словно серьга, прямо на его толстой мочке уха.