Выбрать главу

Из соседних городов, местечек и деревень, из замков и из хижин люди потоком потекли на базар в Лиенцо.

Покупатели, продавцы, священники, паломники, аристократы, дамы, крестьяне, цыгане и жулики расхаживали по площади в пестрой сутолоке и тесноте, как на карнавале.

В одном месте покупали, в другом пили и ели, где-то звучала сардинская флейта, откуда-то доносились звуки цитры и звякал треугольник, а там страстные плясуны утаптывали башмаками землю.

В стороне располагались живописные палатки, в них проводило время высшее общество. Дальше, за ними, горели огни печек, на них стояли дымящиеся кастрюли, полные разными кушаньями, лакомыми и заманчивыми для сардинских глоток и желудков.

Дощатые бараки и зеленые хижины были заполнены пирующими, а в часовне Святой Клаудии читали мессы, раздавали освященные цветы и грамоты об отпущении грехов.

На деревянных подмостках стоял врач-шарлатан, продавал травы, мази и масла, а его фигляр занимал покупателей грубыми шутками и рассказывал, как чудесно исцелял больных его господин и как хорошо платили ему все короли Европы.

Пронзительно горланили свои баллады балаганные певцы, а поблизости от них францисканский монах, смахивающий на скелет, выпрашивал хоть какую-нибудь малость на панихиды по нечестивым.

Короче говоря, пестрая картина живого мира являла себя в миниатюре на этой площади.

Люди Ринальдо пришли вовремя, и едва они появились на площади, как уже кое-кто из посетителей рынка не досчитался своего кошелька. Санардо, словно нищий, хромал, опираясь на костыли, и даже попросил подаяния у своего атамана — тот как раз собрался зайти в одну из палаток — и получил от него денежки, так и оставшись неузнанным. Чему Санардо от всего сердца порадовался.

Ринальдо заказал вина и разговорился с одним молодым человеком в форме, которому знаком был здешний высший свет. От него Ринальдо узнал имена аристократов и их дам, а потом молодой человек показал ему и баронессу Моньерми и ее дочь. С ними Ринальдо и хотел познакомиться. И теперь уже не сводил с них глаз.

Ринальдо прошелся по ряду торговых палаток и увидел в одной крестьянскую девушку, с которой говорил накануне. Он дернул ее за рукав и спросил:

— Разве я не сдержал слово?

Лиана глянула на него, окинула взглядом с головы до ног и сказала улыбаясь:

— Я же так и думала, что господин не обыкновенный егерь!

— Бывают и благородные егеря.

— О да!

— Я здесь, чтобы сдержать слово и тебе что-то купить. А твой милый близко?

— Нет! Он с охранниками, что поддерживают порядок на площади. Но после полудня его сменят, и тогда он будет со мной.

— Выбери себе что-нибудь. Что бы тебе хотелось?

— Вот эти шелковые платки мне нравятся.

— Лучший — твой. Какой тебе нравится?

— Этот.

Ринальдо купил платок и вручил девушке. Лиана взяла его, осмотрела и сказала:

— Платок очень красив, но… чем вас отблагодарить?

— Ты уж что-нибудь придумаешь!

— Ладно, за часовней я поблагодарю вас.

Она накинула платок и пошла. Ринальдо последовал за ней. За часовней Лиана взяла его руку, поцеловала ее и сказала:

— Я выполняю свое обещание и благодарю за прекрасный платок.

Ринальдо, улыбаясь, пожал ей руку, притянул к себе и поцеловал в щеку.

Подошел капуцин и погрозил им пальцем.

Лиана воскликнула:

— Так я и знала!

И помчалась прочь.

— Ай-ай-ай! И такое — за спиной святой, имя которой носит эта часовня! Просто недопустимо!

— Всего-то один раз! — ответил, улыбаясь, Ринальдо.

— Так положите хотя бы искупительный грош в кружку для пожертвований.

— Что надо, то надо.

— И… больше так не поступай.

— Она же ушла.

— Сын мой! Довольствуйся малым. Повторное наслаждение рождает раскаяние и отвращение.

Монах ушел, а Ринальдо вошел в часовню. Прослушав мессу, он вспомнил о церковной кружке, а потом, выйдя, огляделся вокруг. Но не нашел ни капуцина, ни, что было бы ему куда приятней, лукавой Лианы.

Нашел Ринальдо ее в конце концов у будки зазывалы. Он тихо подошел к ней и легонько ущипнул. Красотка оглянулась и засмеялась. А потом вышла из толпы, и он нашел ее опять в конце площади. Она огляделась и спросила:

— А нет ли поблизости какого почтенного господина?

— Я не вижу никого, кроме себя самого.