— Она дочь мызника? — с интересом спросил Ринальдо.
— Его приемная дочь. Очень доброе, веселое создание. Я люблю ее отцовской любовью. Да, за ее здоровье!
Они чокнулись и выпили. Наступила пауза. Но в конце концов старцу вино вновь развязало язык, и он поинтересовался:
— Могу ли я спросить, откуда ты?
— Я — римлянин.
— Римлянин? Родился в самом Риме?
— Нет, родился я в деревне.
— Руку, земляк! Я тоже уроженец Рима. Но я не горжусь своей родиной. Неблагодарная это земля, — сказал сердито отшельник.
— Ты познал ее неблагодарность на собственном опыте? — Ринальдо испытующе посмотрел на него.
— Да, со мной там обошлись ужасно… Довольно! Я живу тут спокойно и простил своих врагов. В Риме не может больше быть истинных мужчин. Ценить их он не умеет. Римляне стали заносчивым, жестоким и несправедливым народом. А как они с тобой обходились?
Ринальдо не торопился с ответом.
— Мое несчастье породила моя собственная вина.
— Мне было бы легче, если бы я мог сказать то же самое. Но я страдал безвинно.
Ринальдо уже хотел было ему ответить, как вдруг они совершенно отчетливо услышали голоса. Голоса приближались. И вот уже в дверь застучали.
— Кто там? — крикнул Ринальдо не без замешательства.
Донато открыл окно.
— Отпирай! — закричали извне.
— У дверей стоят вооруженные люди, — сказал Донато. — Это могут быть полицейские стражники или солдаты. Если ты опасаешься их, так ступай в соседнюю каморку. Ты легко выберешься оттуда через окно в сад. А перелезешь через изгородь и свернешь направо — доберешься до скалы. Там, по левую руку, есть грот, в нем можешь спрятаться. Я же открою им дверь, чтобы они ничего не заподозрили.
Ринальдо подозвал к себе псов и шагнул в соседнюю комнату. Донато пошел открывать дверь скита.
В горницу ввалились шестеро вооруженных. Ринальдо слышал весь разговор, что происходил в горнице.
— Кто ты?
— Я — отшельник Донато.
— Есть здесь кто-нибудь еще?
— Я живу здесь один.
— Ты нас знаешь?
— Откуда мне знать вас?
— Ты нас боишься?
— Если вы слуги законности, так человеку невинному вас нечего бояться.
— Ты ошибаешься. Мы не ищейки беззубой юстиции. Где твои деньги?
— В этом кошельке. Вот он.
— Пошел к черту со своими грошами! Выкладывай остальное!
— Мое богатство все тут.
— Мы этому не верим.
— Но это правда.
— Старый хрыч! Вот стоит вино. Ты вовсе не нищий. Давай сюда еще вина.
— Это вино — подарок. У меня больше нет.
— Черт побери! Здесь ужинали двое. Убейте подлеца, он нам солгал.
— У меня был гость…
— Свяжите старого обманщика! Пусть исповедуется!
— Помилосердствуйте…
— Деньги!
— Берите все, что найдете. Денег у меня нет.
— Плут закоренелый! Все еще не хочешь исповедоваться?
И разбойники набросились на Донато. Он громко воззвал о помощи. Ринальдо рывком распахнул дверь. Выхватил пистолет и крикнул громовым голосом:
— Что вам здесь надо?
— Силы небесные! Черт побери! Атаман!.. — крикнул один из разбойников.
Все сняли шляпы. И отпустили дрожащего отшельника.
Донато, шатаясь, подошел к стулу, сел и повторил срывающимся голосом:
— Атаман?
— И это ваши героические подвиги?! — продолжал Ринальдо. — Разве не позорите вы мое имя подобными поступками? Хороши товарищи Ринальдини! Неужели вы до того обнищали, что отбираете последний грош у бедняка? И хороша доблесть — связать беззащитного человека! Кто тот негодяй, кто первым поднял руку на немощного старца?
Глубокое молчание сковало языки. Ринальдо возмущенно повторил:
— Кто тот негодяй? Назовите его, или я пристрелю первого, кто стоит передо мной.
— Это был Паоло, — пробормотал кто-то.
Не сказав ни единого слова, Ринальдо выстрелил. Пуля размозжила Паоло руку. Он упал, но товарищи его стояли не двигаясь.
— Почему вы оставили ваш отряд? — грозно задал вопрос Ринальдо.
— Мы искали тебя, атаман, — сказал один из разбойников.
— Вам что, приказано выслеживать меня? Вон отсюда! Вы наши законы знаете; и знаете, что совершили и что заслужили. Возьмите этого человека с собой, но к людям Ринальдини он более не принадлежит. Ждите меня и заслуженное вами наказание завтра.
Разбойники вышли, неся на руках Паоло, Донато сидел, дрожа, на стуле.
Ринальдо подошел к нему и взял его руку. Пожав ее, он сказал: