Ринальд запнулся и задумчиво посмотрел на уголья, догоравшие на очаге.
– Ну, что ж еще? – спросила старуха.
Ринальд беспокойно заворочался на своем деревянном обрубке и, продолжая смотреть на красные и золотистые искры, перебегавшие по угольям, тер себе лоб. Он ужасно боялся, как бы ему не позабыть какого-нибудь желанья. От волнения даже пот выступил у него на лбу и на висках. Наконец, он поднял голову и, растерянно посмотрев на гостью, с неуверенностью прошептал:
– Пусть бы все желания мои исполнялись!
– Ого-го! Уж не слишком ли будет много? – с улыбкой сказала та. – Нет! Это уж не в нашей власти… Впрочем, скажи мне: твои желания не касаются других? Теперь ты думаешь и говоришь только о себе – о себе одном, или имеешь в виду еще кого-нибудь, кроме себя?
– Нет, нет! Я говорю только о себе и больше ни о ком… Я желаю только для себя… поспешно вскричал Ринальд, словно испугавшись, что его хотят заставить поделиться с кем-то его счастьем и тем уменьшить его долю.
– И будет так! – сказала старуха. – А теперь – прощай!
Она медленно поднялась и, опираясь на клюку, тихими, крадущимися шагами пошла из избушки. Когда дверь неслышно затворилась за нею, Ринальд вдруг вскочил и бросился вслед за старухой. Выбежав на улицу, он торопливо взглянул направо и налево, но из-за снежной бури не увидал никого: старухи и след простыл. Ринальд забыл пожелать сделаться принцем… А впрочем и богатый человек бывает в почете – не меньше принца…
Ринальд, возвратившись домой, диким, блуждающим взглядом обвел свою лачугу, словцо пробудившись от сна. Последние уголья на очаге уже догорели и подернулись серым пеплом. В лачужке было холодно и темно. Оконце, полузанесенное снегом, пропускало скудный свет… Ринальд взглянул на обрубок, где еще недавно сидела старуха, – и вдруг горько рассмеялся.
– Поверил! – прошептал он. – Какая-то нищая, старуха-попрошайка, нагородила мне всякой чепухи, а я и уши развесил… Ха! Теперь она, я думаю, посмеивается надо мной… Одурачила, старая!..
Он с досадой схватил свой на ту пору просохший плащ, завернулся в него и лег на лавку. Засыпая, он ворчал про себя:
«Эх, Ринальд, Ринальд! До 30 лет, брат, дожил, а ума не нажил… Всякому вздору веришь! Старуха этакую важность на себя напустила… Фея! Хороша фея… вся в заплатах да в дырах!.. И все эти феи – выдумка, да и все-то на свете – чепуха…»
Разом порешив таким образом все вопросы и окончательно успокоившись, Ринальд повернулся на другой бок и под стоны и завыванье бури скоро заснул крепким, богатырским сном.
А снег по-прежнему падал и падал с серого, ночного неба и белыми хлопьями заносил оконце ринальдовой лачуги…
На другой день Ринальд проснулся довольно поздно, раскрыл, глаза и долго недоумевал: действительно ли он проснулся или еще продолжает грезить. Он трогает себя за нос, дергает за волосы… Больно! Значит, он не спит… Да что ж это такое? Господи, помилуй!..
Ему представляется, что он лежит на мягкой, белоснежной постели, – на каком-то великолепном ложе; вокруг постели широкими складками спускаются малиновые занавесы, с золотою бахромой… Что за чудо! Неужели старуха не лгала? Неужели желания его исполняются?.. Сердце его сильно бьется. Задыхаясь от волнения, дрожащею рукой он отдергивает занавес, и просто глазам не верит… Такая роскошь, такой блеск ему и во сне-то никогда не снились.
Ринальд видит перед собой большую комнату, с высокими, светлыми окнами, с прекрасною мебелью. На полу – мягкий, пушистый ковер. Ринальд вскакивает и садится на постели. Глаза его разбегаются, – и он, как ребенок при виде новых, затейливых игрушек, готов был смеяться и плясать…
Вот перед кроватью стоят мягкие, легкие туфли… вот немного подалее – блестящие башмаки с серебряными пряжками. На бархатном табурете лежит, очевидно, приготовленное для него, платье: полукафтанье с золотым шитьем; камзол с драгоценными каменьями вместо пуговиц; темные, бархатные панталоны, – короткие и узкие, в обтяжку, по моде того времени; шелковые чулки…
В комнате две двери: одна – направо, другая – налево. Ринальду не терпится… Он потихоньку надевает туфли, на цыпочках идет направо и робко растворяет дверь. Тут оказывается обширный мраморный бассейн, наполненный чистою, прозрачною водой. На мягком и широком низеньком диване разложены простыни и полотенца из тончайшего полотна. На столике – всевозможные мыла, духи. Вдоль четырех стен стоят большие зеркала – от пола до потолка… Направо виден заспанный, растрепанный Ринальд, и налево виден Ринальд, и прямо и сзади, куда ни оглянись, везде Ринальд…
– Вот так штука! – весело расхохотавшись, сказал Ринальд.