Во дворе снова выстроили. Подошел офицер. Ефрейтор отдал рапорт. Офицер неторопливо прошелся вдоль строя, отдавая приказания.
Заключенных снова разделили на небольшие группы. В группу Андрея никто из друзей по вагону не попал. Отдельно выстроили евреев. Пельцер пошел тихо, согнувшись, словно плечи его придавили тяжелым грузом.
Костя на прощание помахал рукой:
– Крепись, Андрюха!
Потом повели в контору – арбайтстатистик. После короткого допроса: откуда родом, в каких тюрьмах был и т.д. – выдали каждому белый лоскут с номером и красный треугольник. Андрей посмотрел на свой номер 40922. В третий раз его заставляют забыть свое имя и фамилию. Долго ли будет он ходить под этим номером? Удастся ли вырваться на свободу? Андрей сдвинул брови. Как бы там ни было, будем бороться, пока живы. Ведь мы – русские!
А в ушах звучали отрывистые фразы краснолицего ефрейтора:
– Это есть ваш пайспорт. Нумер пришивайте куртка унд штана. Кто нет нумер, идет «люфт».
И фашист выразительно показал на квадратную трубу. В этот миг над ней вспыхнул венчик пламени и снова повалил густой дым. По всему лагерю разносился специфический тошнотворный запах горелого мяса и жженых волос, по тут он был особенно сильным. Жест ефрейтора был красноречив: слово «люфт» – воздух – приобрело конкретный жуткий смысл.
Глава шестая
Двенадцатый барак, или, как говорили в Бухенвальде, блок, занимал выгодное положение. Он находился между сапожной мастерской и новой кузней. Дальше шли прачечная, склад и багажная. Особенно важной считалась близость кухни.
В двенадцатом блоке по случаю ремонта никто не жил. Огромное деревянное здание пустовало. Этим обстоятельством не замедлили воспользоваться зеленые – так в концлагере именовали немецких уголовных преступников, убийц, рецидивистов. Они носили на груди отличительный знак – матерчатый треугольник зеленого цвета. Зеленые захватили, если можно так выразиться, двенадцатый блок и устроили в нем нечто вроде своей резиденции.
К недавним бандитам и рецидивистам комендант концлагеря относился добрее, чем к остальным заключенным. Он открыто им покровительствовал. И не потому, что уголовники ему чем-то импонировали. Нет, причины были более глубокими. Политические заключенные знали, что Карл Кох, еще задолго до прихода Гитлера к власти, часто высказывался о необходимости создания грандиозных концлагерей с системой физического и морального уничтожения людей. В основе этой «системы» лежал «закон джунглей»: узники должны уничтожать друг друга. Кох предлагал разделить узников на отдельные группы, создавая для одних терпимые бытовые условия и давая им в руки некоторую власть внутри лагеря. Такое неравенство, по мнению Коха, должно вызвать вражду между заключенными. В лагере начнется борьба. Ее необходимо искусственно поддерживать, разжигать, поощрять. И заключенные, перед лицом голодной смерти, за лишний кусок хлеба станут безжалостно убивать друг друга. Таким образом, ответственность за убийство ляжет на плечи самих узников.
Свои человеконенавистнические идеи Кох изложил в пресловутой брошюре «Бокегеймерские документы», которую опубликовал в 1929 году. В ней будущий комендант Бухенвальда с циничной откровенностью раскрыл программу истребления всех противников нацизма.
С приходом Гитлера к власти сумасбродный план Коха становится действительностью. Ему поручают организовать ряд концлагерей, в том числе и лагерь Эстерген, близ голландской границы. Тысячи людей гибнут за колючей проволокой. Система Коха стала широко применяться фашистами. Ее автор получает повышение. В 1937 году полковнику СС Карлу Коху дается правительственное задание: создать крупнейший в Европе политический концлагерь Бухенвальд.
В Бухенвальд он приезжает со своей молодой огненно-рыжей женой. Срочно строится роскошная комендантская вилла, просторный манеж, конюшня. Начинается жуткий период безраздельного господства четы Кохов.
С первого же дня основания нового концлагеря Кох, оставаясь верным своей системе, создал сносные бытовые условия немецким уголовникам, дал им в руки власть внутри лагеря. Недавние бандиты и рецидивисты стали первыми помощниками эсэсовцев. Преступники были «форарбайтерами» – бригадирами, «капо» – надсмотрщиками, служили в лагерной полиции, назначались старостами бараков. Они получали дополнительное питание и почти все посылки из Красного Креста, ибо, с согласия коменданта, их распределением ведал тоже бывший уголовник. Кроме того, немецкие преступники пользовались особой привилегией: им разрешалось носить цивильную – гражданскую – одежду. Но на пиджаке все-таки заставляли вырезать квадрат и вшивать лоскут зеленого цвета.
Чтобы удержать свое привилегированное положение, зеленые ретиво исполняли указания эсэсовцев. Бандиты нещадно избивали узников за малейшую провинность, заставляли их работать по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, терроризировали политических, охотились за евреями. За каждого еврея, обнаруженного в Большом лагере, по распоряжению коменданта выдавалась премия: четыре буханки хлеба. Такое количество хлеба считалось величайшим богатством. На него можно было выменять все, что угодно, ибо узники, обреченные на медленную голодную смерть, в сутки получали всего триста граммов хлеба и миску брюквенной баланды. Это составляло примерно 300–380 калорий, а каторжная работа поглощала 3500–4000 калорий. Люди ходили как тени.
Зеленые длительное время держали в страхе весь лагерь. Однако с осени 1941 года, когда в Бухенвальд стали прибывать транспорты с советскими военнопленными, положение в лагере резко изменилось.
Политические, или, как их называли, красные, – они в отличие от зеленых носили на груди матерчатые треугольники красного цвета, – начали активную борьбу с зелеными.
Красным активно помогали государственные заложники – бывшие члены чехословацкого правительства, которые в Бухенвальде использовались как переводчики и служили в различных отделах лагерной канцелярии. Но решительную открытую борьбу с преступниками повели русские. Зимою 1942 года советские военнопленные впервые в истории лагеря смерти дали отпор зеленым.
Дело было так. В каменоломне трудились десятки тысяч узников. Январский пятнадцатиградусный мороз и обычный для этих мест пронизывающий до костей ветер качали, словно траву, измученных голодом заключенных. Особенно тяжело пришлось группе русских, где форарбайтером был уголовник Штерк. Этот бандит не давал и минуты отдыха. Его длинная палка все время ходила по спинам узников. Он бил тех, кто чуть-чуть разогнул усталую спину, бил тех, кто, как ему казалось, трудился без должной энергии, за то, что кто-то косо посмотрел на форарбайтера.
– Мой палка есть греющий компресс! – злорадно усмехаясь, пояснял Штерк. – Она вам помогайт лючше работайт кровь!
Четверо русских и грузин Каргидзе, избитые форарбайтером, остались лежать на земле. Тогда Штерк приказал отнести несчастных к груде камня и там положить:
– Пусть ветер немножко ласкайт!
Но пленные, во главе с Василием Азаровым, не выполнили этого приказа. Они осторожно принесли своих полуживых товарищей в защищенное от ветра место и, собрав немного сухих листьев, уложили на них узников. Тут прибежала жена обершарфюрера Бельвида, дача которого находилась метрах в ста от края каменоломни. Немка, размахивая пистолетом, истерически закричала:
– Где этот свинья капо? Куда он смотрит? Я не позволю, чтоб мои дети смотрели на большевистскую заразу! Уберите отсюда сейчас же этот навоз или я буду стрелять!
На крик прибежал форарбайтер Штерк, уходивший погреться к эсэсовцам. Бандит, не разобравшись, в чем дело, обрушил свой гнев на первого попавшегося ему на глаза. Жертвой стал тихий и застенчивый паренек Малкин, которого все любили. У него был хороший голос и он часто пел задушевные русские песни.
Зеленый набросился на ни в чем не повинного юношу. Малкин только успел широко открыть от удивления свои большие голубые глаза, как на его голову обрушился удар.