Вильганьону эта оргия внушала крайнее отвращение, но скорее не по расовым, а по религиозным причинам. Благочестивый с головы до пят, он принял обет безбрачия и придерживался его тщательнее, чем сам папа. Для него секс вне брака был немыслим, и потому достаточно сложно понять, почему он привез с собой в экспедицию так мало женщин, и все они были либо замужем, либо обручены с офицерами. Это была его первая ошибка при основании Антарктической Франции, потому что большую часть его войск составляли молодые холостяки, полные жизни, которые как с цепи сорвались в этом цветнике, полном индианок, сходящих с ума от их голубых глаз. Вильганьон попросил Куньямбебе приструнить девушек. Но вождю (который был человеком, умудренным жизненным опытом) сама мысль об этом казалась непрактичной, да и, давайте скажем честно, немного наивной. Оставшись в одиночестве, Вильганьон попытался обязать каждого из своих солдат ограничиться какой-нибудь одной индианкой и жениться на ней, чтобы при этом нотариус экспедиции подтвердил брак официальным документом. Но парни, как только поняли, что такой брак будет действителен и во Франции, предпочли взбунтоваться, даже если это и могло стоить им жизни — многие именно жизнью за это и заплатили. А другие, более практичные, просто бежали в глубь залива и тайком сели на корабль обратно в Европу, как, возможно, поступил в свое время и слуга Монтеня.
Два года спустя, в 1557-м, состав экспедиции так тревожно поредел за счет побегов и повешений, что Вильганьон наконец осознал опасность ситуации. Чтобы превратить Анривиль в настоящий город, ему нужны были как профессиональные солдаты, которые смогли бы защищать остальных жителей, так и обыкновенные мужчины и женщины, которые бы составили его население. По этой причине он и написал Колиньи письмо с просьбой о помощи. Но Колиньи, теперь уже экс-католик, к тому времени перешел в швейцарский кальвинизм, диссидентскую форму протестантизма, которая повсеместно начала проникать во Францию и потому подвергалась жестоким гонениям. Колиньи увидел возможность превратить Антарктическую Францию в кальвинистскую колонию. И вместо солдат и простых горожан, о которых просил Вильганьон, Колиньи прислал ему группу священников и около трехсот адептов новой секты — толстых, краснощеких, с тонкими губами и пронзительными глазками. Вильганьону пришлось это проглотить: у него не было выбора, а кальвинисты привезли с собой капитал, намереваясь вложить его в новый город.
Так, на скромном острове в Рио, без воды и домашних удобств, началась религиозная распря, которая прекрасно смотрелась бы на фоне салонов Европы эпохи Возрождения, посреди свеженаписанных картин Тинторетто и первых изданий Гутенберга, но здесь, в джунглях, она казалась немного не к месту. В форте, окруженном каннибалами (очень благонравными, но все же каннибалами), под постоянной угрозой нападения португальцев, колонисты Антарктической Франции дни напролет вели жаркие дискуссии о таинстве евхаристии. Католики утверждали, что вино становится кровью Христовой пресуществленной, а протестанты возражали, что это всего лишь метафора. А между ними, в попытках примирить противоборствующие фракции, метался Вильганьон, вызывая лишь враждебное отношение обеих: католики обвиняли его в том, что он продался кальвинистам, а те, в свою очередь, что он ведет двойную игру. Один раз даже начались беспорядки, кто-то пытался убить Вильганьона, и некогда проницательный вице-король снова приговорил к повешению людей и с той и с другой стороны. Это только ухудшило положение, атмосфера невероятно сгустилась. В 1560 году Вильганьон решил отправиться в Париж и объяснить ситуацию Генриху II.
А португальцы будто только и ждали его отъезда — под предводительством генерал-губернатора Мема де Са они пришли из Баии, атаковали и разрушили форт Колиньи, но, не сумев удержать остров, уплыли, а французы и тупинамба снова укрепились на пляжах и островах. Вильганьон следил за происходящим издалека и узнавал обо всем с опозданием, но все-таки мог бы вернуться. Но, в тоске и разочаровании, он решил остаться в Европе, и его племянник, капитан Буа де Конт, взял управление колонией на себя. Четыре года спустя португальцы, теперь уже под командованием дворянина Эсташиу де Са и при поддержке теммину (врагов тупинамба), вернулись и напали снова. Тупинамба пришли с моря на ста восьмидесяти каноэ и попытались защитить поселение, но тщетно. Португальцы сравняли Анривилль с землей и заняли стратегический морро Кара де Кау (Песья морда) рядом с Сахарной головой. А чтобы ни у кого не возникло сомнений, они сделали то, что их предшественникам следовало сделать с самого начала: 1 марта 1565 года основали там город. Пока это была деревня, которой Эсташиу дал имя «город Сан-Себастьян на Рио-де-Жанейро», в честь короля Португалии и святого, пронзенного стрелами. Поговаривали, что самого святого Себастьяна видели в битве; перепрыгивая с лодки на лодку в открытом море, он наводил ужас на тупинамба. И только тогда город окончательно стал португальским и началась колонизация.