Как хорошо, что с самого начала португальцы понимали, что пляжи должны быть общими и их не следует делить на маленькие частные зоны, как это делают во многих европейских странах. Когда Бразилия получила независимость, она принялась создавать собственное законодательство, но этот обычай сохранился, так что кто угодно мог приходить на пляжи залива. Проблема была в том, что они не отличались особой привлекательностью: узкие, каменистые, с незначительной полоской песка. Океанские пляжи, начиная с Копакабаны, были великолепны, но почти никому неизвестны — до них было далеко, и от города их отделяли горы.
В 1823-м Мария Грэм решила посмотреть на грандиозный пляж, простиравшийся за Сахарной головой. Жила она в Катете. Мария села на лошадь и отправилась по дороге, которая теперь превратилась в руа Сенадор Вергейру. Она проехала вдоль залива Ботафого и вместо того, чтобы продолжать путь вдоль пляжа Саудаде (позже — авенида Пастер), обогнула Морру ду Пашмаду и добралась до Эстрада Реал (Королевской дороги), которая довела ее до крутого Морру ду Сау-Жоау. Прошел не один час, но наконец ей удалось взобраться на вершину. Должно быть, это стоило затраченных усилий, потому что оттуда ей открылся вид на огромное (5,2 квадратных километра) песчаное пространство, изогнутую линию пляжа, окаймленного деревьями питанги и жамбо. И снова горы — яркие и чистые цвета, белый, зеленый, голубой, и освещение, которое могло бы поспорить с творениями самого Делакруа. Вот какова была Копакабана в своей первозданной, нетронутой красоте, где не было почти никаких следов человека, кроме церквушки на самой южной ее оконечности, построенной в 1776-м в честь Божьей Матери Копакабанской. Мария Грэм первой из писателей обратилась в своих текстах к Копакабане, и она не забыла упомянуть бродивших тут же броненосцев и опоссумов.
Если сегодня у вас до сих пор захватывает дух при виде джунглей на авениде Атлантика, можете себе представить, какое впечатление побережье произвело на Марию Грэм. Со своего природного бельведера она увидела Морру де Кабритош и Морру де Катангало, а за ними виднелись Корковадо, Дойш Ирмауш, Педру да Гавеа и все то, что позже будет скрыто от взгляда частоколом небоскребов.
За ней потянулись другие посетители (немцы, французы, англичане), и их рассказы тоже описывают Копакабану такой, какой она была, когда туда почти не ступала нога человека. В 1886-м актриса Сара Бернар, приехавшая в Рио на гастроли, тоже пришла сюда, но она была смелее: Сара спустилась к воде, ополоснула в море ступни и, кто знает, может быть, устроила себе на песке пикник из курицы с фарофой, захваченной из ресторана «Карселер» на руа ду Увидор, а на десерт съела cambucás (сладкий желтый фрукт, похожий на сливу), сорвав его прямо с дерева, растущего на берегу.
Знаю, звучит невероятно, чтобы кариоки почти четыре столетия лишали себя встречи с Копакабаной. И поэтому находятся те, кто утверждает, что Рио уже был совершенен до того, как белый человек решил построить город на такой неподходящей, неровной местности. Наконец, в 1892-м, тоннели, трамваи и первые летние домики сделали Копакабану доступной и для простых смертных. Пора невинности миновала. Природа защищалась как могла, но куда ей было тягаться с человеческими настойчивостью и изобретательностью.
В 1902-м году английский цирюльник Уоллас Грин из Копакабаны, совершенно не желая того, изобрел пляжное полотенце. Побрив клиента, он решил сделать перерыв и заглянуть на пляж и, опасаясь запачкать одежду в песке, расстелил полотенце и сел на него — и таким образом решил серьезную логистическую проблему и основал новую моду. В 1906-м префект Перейре Пассуш построил вдоль пляжа Копакабаны большую дорогу — авенида Атлантика, и каждый раз, как шторма разрушали ее, случалось, даже забрасывая осьминогов в дома, следующие префекты строили ее заново. В 1919-м первое здешнее строение, маленькую церковь, безжалостно снесли, чтобы построить форт. В июле 1922-го, во время очередного бразильского политического кризиса, восемнадцать молодых офицеров (и один гражданский) вышли из этого самого форта и промаршировали по авениде Атлантика, чтобы встретить на своем пути сотни проправительственных солдат с автоматами. Несколько человек погибли на углу улицы, которую позже назвали в честь одного из них Сикуэйры Кампоша (но как раз он там не погибал), и их кровь окропила португальскую брусчатку, которой только начали мостить улицу. И та же самая мостовая после столь драматического крещения вскоре стала синонимом всевозможных удовольствий и развлечений.