— Так тебя зовут Рип ван Винкль? Теперь понятно, ты подрабатываешь экспонатом на ферме-музее.
— У нас в округе нет фермера Музея, — возразил он, — если вы не имеете в виду Клауса ван Истпонта.
Она посмотрела на крошечные часики на запястье.
— Чёрт! Когда же он вернётся? Мне осточертенело ждать, когда он бросит выслеживать всяких говнюков!
Женщина вернулась к машине, пошарила позади заднего сиденья и вытащила серебристую бутылку. Она отвинтила пробку и, всё ещё держа Рипа на мушке, отхлебнула солидную порцию. Он почуял запах спиртного.
— Иди сюда. На, глотни.
Он с благодарностью воспользовался предложением. Это был джин, только вкус у него был ужасный. И всё-таки алкоголь помог ему избавиться от внутренней дрожи, согрел душу, не говоря уже о поникшем было часовом, который снова выпрямился на посту внизу живота. Она увидела вздувшиеся штаны и опустила ствол пистолета, в то время как его ствол поднялся ещё выше.
Она снова взяла бутылку, осушила её, затем опять взглянула на часы.
— Ну, а почему бы и нет? Это пойдёт ему на пользу, — сказала она слегка заплетающимся языком. — Ладно. Спускай штаны, скидывай их совсем.
— Бог ты мой! — воскликнула она, когда они забрались на заднее сиденье. — Он, наверное, дюймов четырнадцать длиной!
— Да это ещё ничего, — ответил он. — Видела бы ты Брома Голландца!
Она рассмеялась и спросила:
— Так ты уснул и проснулся в двадцатом веке, Рип?
Он не понял, о чём она говорит, да и не до того ему было. Спустя некоторое время она предложила ему трубочку, которую назвала «лаки страйк». Он прикурил, но бумага прилипла к его губам, и вкус табака показался отвратительным.
— Мне кажется, — произнесла она, — что ты считаешь меня неразборчивой в половых связях. Ну, из-за того, что я сношаюсь с абсолютно незнакомым человеком.
Рип покраснел. Такие речи из уст женщины!
— Этот беспардонный сукин сын всю ночь рыщет по округе в чёрном плаще и шляпе, вынюхивает, где бы пострелять по гангстерам из пары 45-калиберных. Ты знаешь, он их положил немереное количество. (Рип, конечно же, не знал этого.) Наверное, он полезен для общества. Но на меня ему наплевать. Никаких фокусов в постели, а я чуть ли не силком затаскиваю его туда. Он не гомик, поэтому я решила, что он просто фригидный или считает святым долгом мочить гангстеров и, поэтому, как монах, дал обед воздержания.
Этот Крэнстон использует меня как осведомительницу, но не позволяет идти с ним, когда намечается серьёзная заварушка. Он говорит, что это не женское дело, вот осёл!
— А он знает, чем ты занимаешься, когда его нет? — спросил Рип, возобновляя активность.
— Может быть, и знает. Он считает себя знатоком людей. И женщин, конечно. О, боже! Хорошо-о-о! Давай, кончай, долгочленик мой!
Громогласный хохот, издевательский и зловещий, раздался из глубокой тени. Рип вскочил, нырнул поверх двери, приземлился, поднялся и принялся натягивать штаны. Женщина, извергая проклятья, села и расправила юбку. Из темноты выступил высокий, гибкий мужчина с ястребиным лицом, над большим крючковатым носом — сверкающие злостью глаза. Подмышкой он держал какой-то свёрток, а одет был в незнакомую Рипу одежду. Рип решил, что это шляпа и плащ, о которых упоминала женщина.
— Марго, что за тип у нас здесь? — произнёс мужчина, и в его длинной бледной руке появился пистолет, похожий на тот, что был у Марго.
— О, Лэймонт, какой-то псих утверждает, что он Рип ван Винкль.
— Я разворошил осиное гнездо здесь неподалёку. С минуты на минуту они могут сесть нам на голову. Поехали!
Рип решился на просьбу:
— Не могли бы вы подбросить меня до деревни? Она как раз по дороге, не дальше мили отсюда.
Мужчина взмахнул пистолетом.
— Забирайся в машину. Ты поедешь с нами в город. Мне кажется, ты участник заговора, хотя мне пока не ясно, каким боком ты встрял в это дело.
— Ох, Лэймонт! — воскликнула женщина. — Не будь параноиком! Он или с карнавала, или музейный экспонат, или путешественник во времени!
— Фантастики начиталась? Нет, он едет с нами. Я разберусь с ним.
Рип шептал молитвы, зажатый между дверью и бёдрами Марго. Они ехали со скоростью, о которой один учёный когда-то сказал, что ни одно человеческое существо не сможет её выдержать. Воздух разбивался о ветровое стекло и тугими струями бил ему в лицо. Глаза слепли от огней встречных машин.
Кошмарная поездка с каждой секундой становилась всё хуже. Вскоре они промчались по огромному стальному мосту через Гудзон. Перед ним предстал Манхэттен, но не знакомый ему лесистый остров, а пространство, сплошь застроенное необыкновенно высокими зданиями. На протяжение мили им встретилось столько людей, сколько он не видел за всю свою прежнюю жизнь.