Впрочем, судя по количеству приезжих, на этих планетах вряд ли кто остался.
Разве старики да дети. И то в толпе то и дело проскальзывала сгорбленная фигурка умудренного, или углубленного, годами человека. Часто губы шептали одно и то же.
— Дожил! Слава тебе, Господи! Уважил! Своими глазами увижу. Теперь и помереть не жалко.
Праздник.
На лицах счастье и веселые улыбки. На телах лучшие одежды, специально ради такого случая загодя припасенные.
Семьями, поодиночке, компаниями от трех и больше.
Праздник.
Создавалось ощущение, что веселящиеся люди справляли свой собственный день рождения. Ибо собрались они и им подобные именно по поводу дня рождения.
— За здоровье Его Святости, многомудрого и многоумного (и еще много всяческих «много»), прекраснейшего из прекрасных, добрейшего среди добрых, сиятельного сына Ака Майнью, мессии Баалина!
— Слава! Слава! — Вверх вздымаются десятки рук с глиняными кружками. Пенистый напиток выплескивается через края.
— Пусть будет долга жизнь его!
— Пусть! Пусть! — неслось со второго стола, и вверх поднимались стаканы с чем-то более светлым, но зато более крепким.
— Да продлится вечно царствие его!
— Продлится, продлится.
Обязательно выпьем. За все выпьем. И за здоровье, и за царствие, и за детишек еще не рожденных (за детишек это святое), и даже за упокой. Был бы повод…
А повод, вот так повод, всем поводам повод. И глухой услышит, и слепой увидит. Мессии, сыну Великого и Могучего (и прочее, прочее) Ака Майнью завтра… «Что вы говорите? Ах, уже час пополуночи, я и не заметил. В таком случае сегодня… А вы, простите, что говорите? Как, как? Сам иди туда! Грубиян! Понаехали, понимаешь! На чем это я? Ах да, так вот сыну Ака Майнью сегодня исполняется ровно двадцать один год».
— Ваша Святость. Ваша Святость. Утро, пора вставать.
— Чего тебе? — Из-под пухового, с изящной вышивкой, одеяла показалась заспанная голова с взлохмаченными черными волосами.
Стоящий у кровати служка невольно покосился на торчащую из-под того же одеяла изящную и, что самое главное, совершенно обнаженную женскую ножку.
Нога дернулась, и задравшееся одеяло обнажило персиковую, идеальной формы ягодицу.
— Ну так чего тебе? — Голова окончательно высунулась и сонными глазами смотрела на служку.
Тот опомнился.
— Вчера вы просили разбудить вас пораньше. Осмелюсь доложить, уже десятый час, все приготовления идут полным…
— А, да, да. — К голове поднялись руки, и могучие кулаки принялись усиленно тереть глаза. — День рождения, как же.
Одеяло пришло в движение, и рядом с головой Баалина показалась более изящная головка. Не менее изящная ручка откинула со лба светло-русую челку. Ножка, несомненно, тоже принадлежала ей.
— В чем дело? — капризно поинтересовалась прелестница. Одеяло с противоположного края кровати зашевелилось, и из-под него вылезла очередная (третья по счету), на этот раз рыжая, но также изящная головка. Не менее капризным, но более сонным голосом голова внесла свою лепту в утреннюю дискуссию.
— Соленого не найдется?
Младший служка молча стоял и смотрел. Он давно привык к необузданным аппетитам хозяина. В лучшие дни или утра из-под этого одеяла выползало до пяти-шести подобных голов.
Служка даже испытывал некоторую гордость за господина. И хотя всемогущий Ака Майнью в одной из заповедей запрещал прелюбодейство, так разве ж своего сына он имел в виду.
Откинутое могучей рукой одеяло подхваченным ветром листком отлетело в сторону. Растерявшие остатки сна и теперь видимые во всей красе, то есть не только головы, девушки разом взвизгнули и попытались прикрыть узкими ладошками свои несомненные достоинства.
«Ох, не зря Ака Майнью наделил женщин маленькими ладошками». Бог понимал и заботился о таких вот, как служка, простых людях.
Несмотря на крутой нрав хозяина и на опасность нарваться на неприятности, вплоть до самых больших, служка любил свою работу.
Будить Баалина.
Ничуть не смущаясь (впервой, что ли), Баалин поднялся с ложа и босиком прошлепал к столу, где в изящном беспорядке красовались остатки вечернего пиршества.
Хозяин представлял собой высокого статного юношу, обладающего несомненными мужскими достоинствами. Сразу видно — сын бога.
Служка тактично отвел взгляд от обнаженного господина и вовсю вытаращился на торопливо одевающихся его любовниц.