Посол переминался с ноги на ногу.
— Мне неизвестны ваши коварные мотивы, но наверняка за этим стоит какой-то умысел.
— В таком случае для чего нам оставлять в живых свидетелей, да еще и таких, которым, несомненно, поверят. Чтобы не осталось ни малейших сомнений, что это дело рук нихонцев?
— Вы могли нарочно так сделать, дабы выдать мне все вышеперечисленные доводы, якобы подтверждающие вашу невиновность! — Жест торжества.
— Зачем? Намного проще убить всех и тихо убраться. Для чего мне вообще убивать графа?
— Его светлость был известным противником сближения республики с Нихонией. Теперь мы видим, что его позиция имела смысл.
— Да, он выступал в вашем правительстве против Нихонии, — перехватил нить разговора премьер-министр. — Но вы не хуже нас понимаете, что за это не убивают. Скорее наоборот, убийство графа только увеличит число его сторонников.
— Вы можете сколько угодно пичкать меня вашей пропагандой, — хедрехар даже забыл, что отвечает плебею, — однако я останусь при своем мнении. К величайшему сожалению, не в моей компетенции решать дальнейшую судьбу скотгия-нихонских отношений. Я лишь уполномочен передать ноту протеста, а также пригласить вас через восемь дней, семнадцатого числа месяца марори в королевский дворец Республики Скотт для проведения переговоров по поводу вашего вероломного вторжения и убийств на территории, принадлежащей республике. С этим позвольте откланяться. — И неуклюже развернувшись на своих ногах, хедрехар продефилировал к выходу. За ним, повторив жест прощания, засеменили скоттианцы из охраны посольства — все в сияющих церемониальных кирасах.
Императору и премьер-министру оставалось только проводить их глазами. То, что они услышали, им совсем не нравилось.
— Передай мне дозиметр. — Говорящий вылез из-под более или менее сохранившегося куска обшивки. Помощник, стоящий на краю воронки, протянул ему прибор.
Ученый вновь скрылся под обломками.
— Ну, чего там? — крикнул один из верхних зевак.
— Погоди.
Рип, как и все прочие, кроме взрывника экспедиции, находился наверху.
Он стоял немного поодаль кратера, образованного падением флайера на землю. Периодически то один, то другой из членов экспедиции прикладывал к лицу эластичный раструб кислородного баллона. Лишь пардацианцы, парочка этих существ стояла поодаль, размахивая клешнями, чувствовали себя в окружающей атмосфере более или менее комфортно.
Рип не мог заставить себя подойти ближе, с любопытством вглядываться в обломки, цокать языком, задавать дурацкие вопросы. Всего один раз он подошел к краю ямы и кинул взгляд вниз. Мешанина искореженных кусков пластика и железа даже отдаленно не напоминала летательный аппарат.
Юноша быстро отошел. Себе он мог признаться. Он боялся. Боялся, что среди еще теплого и дымящегося месива увидит обгорелый и искаженный до неузнаваемости труп. Или два.
Первый и единственный раз, когда он увидел бы родителей. По счастью или по несчастью, этого не произошло.
Сейчас над обломками колдовал взрывник экспедиции, единственный из всех более или менее сведущий в этом деле. Копоть и сажа покрывали инопланетянина с большой куполообразной головы до кончиков восьми конечностей, которые служили ему одновременно руками и ногами.
Кроме того, Рутхунт, так, кажется, звали инопланетянина, когда-то работал экспертом в полиции. В данной ситуации, наверное, он один чувствовал себя более или менее в своей тарелке.
Поодаль от Рипа стоял бледный как мел начальник экспедиции и тихо переговаривался с длинным субъектом в грязной робе.
Рип двинулся к собеседникам.
— Удалось что-нибудь выяснить?
Начальник экспедиции удивленно посмотрел на вопрошающего.
— Как вы здесь оказались? Еще утром вы же были в госпитале?
Рип и забыл, что для этих людей он присутствует на планете уже два дня.
В эту попытку к Винклеру пришла первая удача. Впервые машина перебросила его, куда он заказывал. Но этот день был следующим днем после катастрофы.
Он очутился на планете двадцать пятого числа, ровно в десять часов двенадцать минут по местному времени, то есть спустя положенный двенадцатиминутный промежуток после своего исчезновения.