— Либо возьми его правильно, либо убери свою гребаную руку, — прорычал он. — Потому что я примерно в пяти секундах от того, чтобы склонить тебя над этим столом.
Я отпрянула от него. Мы уставились друг на друга, наша история тяжелым грузом висела между нами.
— Думаю, тебе следует уйти, — сумела прошептать я. — С тебя не возьмут денег. Просто уходи, Буни. Я не могу этого сделать.
Он медленно, хищно улыбнулся мне. Как акула.
— Фарелл должен клубу двадцать пять тысяч. Но это еще ничего. Он также должен Риперам. Он тратит их быстрее, чем семья Эвансов успевает внести за него. Это не кончится добром. Пока что я держу их подальше от тебя, детка. Будем надеяться, что так будет и дальше.
Я сглотнула от его завуалированной угрозы.
— Это прискорбно, — ответила я после долгой паузы. — Но я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне. Рене выделяла мне карманные деньги — это единственная наличность, которая у меня когда-либо была. У меня накоплено две тысячи долларов, и на это у меня ушло три года. Это все, что я могу тебе дать. Не имеет значения, чем ты угрожаешь. Я не могу дать тебе денег, которых не существует.
— Мне не нужны твои деньги, — сказал он с горящими глазами. Мы уставились друг на друга, между нами был целый мир невысказанных слов.
— Почему ты перестал писать мне? — внезапно спросила я его. Я годами задавалась этим вопросом. Теперь мне нечего было терять, задавая его.
— Каждое письмо, которое ты отправляла, было наполнено им, — ответил Буни, почти рыча. — Ты ни черта не говорила о нас. Потом я понял, что нас не существует, по крайней мере, для тебя. Я не гребаный мазохист, Дарси. Ты думаешь, я не видел, что происходило?
— Я чувствовала себя виноватой, — прошептала я. — Ты не понимаешь — тебя здесь не было. Куда бы я ни пошла, люди смотрели на меня. Они говорили обо мне, называли меня шлюхой. Говорили, что это моя вина, из-за нашей ссоры. Кто-то на той вечеринке видел нас вместе, ты знал об этом? Я так и не выяснила кто, но вся школа знала об этом. Ты избил его, а потом мы трахались на могиле, пока Элли умирала. Думаешь, это было легко — ходить в эту школу каждый день?
Как только слова начали литься рекой, я обнаружила, что не могу их остановить. Было приятно выпустить все это наружу. Единственным человеком, с которым я когда-либо говорила об этом раньше, была Шанда.
Она точно знала, каково это, когда тебя осуждают.
— Пока Рене заступалась за меня, я могла с этим справиться, — продолжила я, повысив голос. — И мне нравилось помогать ей. Она была добра ко мне, Буни. Она всегда была добра. Относилась ко мне как к члену семьи, и это было чудесно. В их доме было чисто, еда приличная, они слушали приятную музыку и по вечерам действительно разговаривали друг с другом. Тебя не было, Буни. Ты, бл*дь, понятия не имеешь, с чем я столкнулась. И знаешь что? Мне также понравилось помогать Фареллу. Было приятно чувствовать себя нужной, потому что всем остальным было на меня насрать. Ты, бл*дь, даже не ответил!
Последнюю фразу я практически выкрикнула, и мое тело задрожало. Кто-то постучал в дверь.
— Ты там в порядке, Дарси? — спросила Келли твердым голосом. Я выдержала взгляд Буни.
— Да, — ответила я. — Все просто великолепно.
— Хорошо, но, если что, я здесь, — сказала она скептически. — Глория не возражает против того, чтобы мы попросили клиента уйти, если он ведет себя неподобающим образом. Возможно, ты захочешь напомнить об этом мистеру Буну.
Буни смерил меня взглядом.
— Сейчас я веду себя подобающе, — медленно сказал он. — Но если ты не закончишь, то я могу начать вести себя по-другому.
Мудак.
— Я доделаю свою работу.
Он кивнул, опускаясь обратно на стол. Я взяла еще лосьона и принялась за его бедро. На этот раз мои руки были грубее, тверже. Он сказал, что может взять все, что я дам? Что ж, тогда он узнает, что я уже не та слабая маленькая девочка, которую он знал в Каллапе.
Теперь мои руки были сильными, как и все остальное во мне.
Буни хрюкнул, когда мои пальцы впились в него, находя каждую мышцу и воздействуя на нее, пока я не убеждалась, что на следующий день она у него будет болеть.
— Это слишком много? — спросила я десять минут спустя. Он тихо рассмеялся.
— Я заберу все, что у тебя есть, и даже больше, Дарси. Тебе уже следовало бы это знать.
После этого началось состязание воли. Как бы усердно я ни старалась, он отказывался жаловаться.
— Можешь перевернуться, — сказала я наконец, чувствуя разочарование. — Я подержу простыню.
— Ты не захочешь, чтобы я лежал на спине прямо сейчас, — сказал он, непристойно упираясь бедрами в стол. Я наблюдала за изгибом его ягодиц и бедер, смысл его слов был слишком ясен.
Черт побери.
— Хм, тогда я могу просто делать расслабляющий массаж твоей спины все остальное время, я полагаю.
— Дарси?
— Да?
— Думаю, пришло время покончить с этим, — сказал он напряженным голосом.
— Звучит здорово, — быстро ответила я, даже не остановившись, чтобы позлорадствовать. — Я выйду, чтобы ты мог одеться. Мы не отработали все время, так что я скажу Келли, что...
— Сядь.
Это была не просьба.
Проклятье.
Я потянулась за своим маленьким табуретом на колесиках и села. Буни приподнялся на локтях, оказавшись со мной лицом к лицу. Впервые его лицо смягчилось.
— Рене Эванс приходила ко мне после базовой подготовки, — медленно произнес он. — Ты знала об этом?
Его слова ошеломили меня.
— Что?
— Она приходила ко мне… — медленно повторил он, — …чтобы поговорить со мной. Она сказала, что у тебя все хорошо, но что жизнь стала для тебя тяжелой. Она рассказала мне, какими были люди, и она сказала мне, какую большую помощь ты оказала их семье. Потом она сказала мне, что если я вообще забочусь о тебе, то отпущу тебя.
Я качнулась на табурете, пытаясь осмыслить то, что он говорил.
— Почему? — спросила я. — Зачем ей это делать?
— Думаю, она просто решила, что так будет лучше, — медленно ответил он. — Она сказала, что защитит тебя, но только если я перестану писать. Иначе ты будешь предоставлена сама себе, во власти всего этого проклятого города. Поэтому я перестал писать. Я не мог быть рядом с тобой, и ты еще даже не была совершеннолетней... Она сказала, что твоя жизнь превратится в сущий ад. Я знал, что она была права.
Каждое слово резало меня как ножом.
— Так вот почему ты так и не вернулся в Каллап?
— Я вернулся, — ответил он. — Летом, когда ты закончила среднюю школу. Я видел тебя с Фареллом в парке. Он сидел в своем кресле, и вы соревновались друг с другом. Вы оба смеялись и выглядели такими счастливыми вместе, Дарси. Мне нечего было тебе дать, а у него было все. Даже я не такой большой засранец.
Я сглотнула, изучая его лицо. Он говорил правду. Я не могла поверить, что Рене сделала это. Даже сейчас она была мне как мать.
Почему?
Чтобы спасти Фарелла, конечно.
Прежде всего она была его матерью.
— Ну, это гребанный отстой, — прошептала я.
— Ты была с ним счастлива?
Я вздохнула, жалея, что вообще встала с постели этим утром. Это было слишком. Все это.
— Поначалу, может быть. Он не был плох до тех пор, пока мы не поженились почти через год. Он испытывал сильную боль — а повреждение нерва делает ее почти постоянной. Он пил все больше и больше и проглатывал обезболивающие таблетки так, как ты себе даже представить не можешь. Потом он начал играть в азартные игры, и все стало ужасно. Насколько мне известно, его родители потратили более шестисот тысяч долларов на то, чтобы отдать за него долг. Как я уже сказала, теперь они наконец-то отказались от него.
— Ты так и не ответила на мой вопрос — он причинил тебе боль?
— Он никогда не бил меня. Как говорит мой адвокат, он был вербально агрессивным, что бы это ни значило. Но все, что я знаю, это то, что я умирала внутри. А я не готова быть мертвой.
Мы уставились друг на друга, затем он протянул руку, чтобы стереть что-то с моей щеки. Слезу. Я даже не поняла, что плачу.
— Я хочу тебя, Дарси, — сказал он, его слова были более интенсивными, чем что-либо, что я когда-либо слышала в своей жизни. — Я никогда не переставал хотеть тебя. Ни на один день. Ты была в моей крови с тех пор, как мы были детьми.
Сглотнув, я закрыла глаза, отчаянно пытаясь подумать. Это было невероятно много, все это. Он все еще хочет меня, Рене меня подставила. Это было больно. Я доверяла ей. Думаю, не было ничего такого, чего бы я не доверила семье Эвансов. Это была причина, по которой я ничего не просила при разводе.