Покрытый годами копившейся пылью покой служил детям излюбленным местом для пряток. Когда-то здесь жили их бабка и дед – над громоздким, из черного дерева шкафом висели два снимка. Давно пожелтевшие, в простеньких рамках они с высоты наблюдали за внуками. Те не застали хозяев лабаза в живых, и почившие предки казались им чем-то далеким и ненастоящим, а часто и вовсе пугающим.
Прячась однажды от брата с сестрой под кроватью покойного деда, Ми Шэн, дабы втиснуться глубже, уперся ладонью в покрытую плесенью стену, как вдруг на пол с грохотом выпал кирпич. Любопытный Ми Шэн сунул руку в дыру и извлек из стены небольшую шкатулку и тонкую книжицу.
Выбравшись из-под кровати, Ми Шэн первым делом открыл деревянную крышку. В потемках сырого покоя сверкнул яркий блеск золотых украшений. Ми Шэн, позвав брата с сестрой, показал им шкатулку:
– Вы знаете, что это? Золото! В прятки не будем играть: лучше золото в лавку снесем, на конфеты сменяем.
– На сколько конфет это можно сменять? – потянулся к шкатулке Чай Шэн.
– Да на целый мешок, – Ми Шэн сунул шкатулку за пазуху. – Вам половину отдам. Только мамке ни слова. И в лавку мы скрытно пойдем, чтобы мамка с отцом не узнали.
– А это чего? – Сяо Вань зашуршала книжонкой. – Здесь что-то написано.
Глянув на книжку, Ми Шэн отобрал у сестры ворох сшитых страниц и забросил его под кровать:
– Это книга. Её ни на что не сменяешь.
Вся троица, втайне от папы и мамы, отправилась в лавку. Ми Шэн, встав на цыпочки, грохнул о стойку шкатулкой.
– Там золота много, – сказал он хозяйке. – Я знаю, что золото – те же монеты. Дадите нам много конфет, и поладим.
Хозяйка открыла шкатулку и чуть не упала. Придя понемногу в себя, она бросилась к двери, закрыла её на засов и, вернувшись к своим малолетним гостям, зашептала:
– Коль взрослым не скажете, я преогромный кулек вам отсыплю. Вы мне обещаете?
– Я никому не скажу, – отвечал ей сгорающий от нетерпенья Ми Шэн. – И они не посмеют. А скажут, их в доску прибью. Где конфеты?
Окинув детей недоверчивым взглядом, хозяйка не слишком уверенно вынесла из-за прилавка кулек леденцов и вручила Ми Шэн’у.
Несколько дней дети ели конфеты с утра и до ночи. Набивший конфетами сумку Ми Шэн угощал, если был в настроении, школьных приятелей, но еще чаще менял леденцы на рогатки, коробки из-под сигарет и стеклянные шарики. Мать и отец, день-деньской пропадая за стойкой торгового зала, не замечали престранного пира, пока Сяо Вань не разбила еще одну чашку. Ци Юнь зашлась в крике.
– Ты, мама, меня всё ругаешь, – захныкала дочь. – Почему не ругаешь Ми Шэн’а? Он золото в доме украл, на конфеты сменял...
Ци Юнь словно ударило громом. Она первым делом помчалась в лавчонку. Прохожие – в утренний час их немало толкалось на улице – слышали, как надрываясь в неистовом плаче, Ци Юнь изрыгала проклятья за дверью. Зеваки, протиснувшись внутрь, наконец, уяснили из свары «ты слово, а я тебе два» суть скандального дела. Семья из лабаза Большого Гуся снова стала посмешищем. Бам. Хозяйка лавчонки швырнула чего-то на стойку. Прикрыв от зевак своим телом шкатулку, Ци Юнь принялась проверять содержимое.
– Серьги! – Ци Юнь крепко стиснула зубы. – Попробуй сережки зажать, в гроб живьем затолкаю.
Ми Шэн, возвратившись из школы, почуял неладное, но не успел убежать. Обмотав его тощее тельце веревкой, У Лун, перекинув конец через балку, подвесил Ми Шэн’а в гостиной. Вращаясь под кровлей с болезненной миной, тот видел лицо одержимого жутким убийственным гневом отца, длинный шест в его сильных руках, боязливо скрывающихся за отцовской спиной Сяо Вань и Чай Шэн’а.
– Кто выдал? – Ми Шэн вдруг забился под крышею. – Кто рассказал?!
Сяо Вань, подскочив от испуга, помчалась к Ци Юнь и прижалась к ней телом.
– Не я, – опустил лицо долу Чай Шэн. – Я вообще ни при чем.
Мать недвижно сидела на кресле, и даже в едва освещенном углу было видно, как мелко дрожат ее бледные губы. Нетерпеливо поднявшись, Ци Юнь, оттолкнув Сяо Вань, со скривленным от злобы лицом закричала У Лун’у:
– Лупи его! До смерти бей! Мне такой сын не нужен.
Сверкнув, полированный шест с тихим свистом ударил в висящее тело. Ми Шэн поначалу сносил нестерпимую боль, беспрерывно твердя: «Я тебя придушу, Сяо Вань», но затем провалился в беспамятство. Он еще слышал глухие удары шеста, но и те, «ускользая сыпучим песком», постепенно оставили слух. Его часто лупили, но как в этот день – никогда.
Он очнулся в постели. С распухшими веками красных заплаканных глаз мать латала подметки под тусклою лампой. Ци Юнь тут же бросилась к сыну, обняв его голову.
– Что ж ты такой бестолковый? – она захлебнулась в рыданьях. – Ведь золото это – «судьбы нашей корень». А ты поменял на конфеты.
Ми Шэн тоже плакал. Он вырвался из обнимающих рук, отвернулся и через дыру в занавеске стал злобно таращить глаза на стоявшую подле кроватку. В ней спали Чай Шэн с Сяо Вань.
– Поклялась, что не выдаст, и выдала. Я её точно убью.
Ему было десять, и жажда отмщенья была так сильна – в этом он походил на отца – что отныне все помыслы, все устремленья Ми Шэн’а сошлись на сестре.
Сяо Вань, грациозно болтая косичкою, прыгала через скакалку на заднем дворе.
– Будешь прыгать, Ми Шэн? – прошло несколько дней, и она позабыла о том, что случилось.
Ми Шэн покачал головой. Стоя возле амбара, он мрачно взирал на сопливое личико:
– Прыгать сегодня не будем. Мы будем на рисовой куче играть.
Сяо Вань поскакала к хранилищу и лишь у самых ворот разглядела в глазах у Ми Шэн’а жестокие искры. Такие же как у отца.
– Драться будешь?
– Не буду, – тот снова мотнул головой. – Мы там в прятки сыграем.
Ми Шэн затащил Сяо Вань на вершину сверкающей кучи и с силой вдавил лицом в рис.
– Спрячься здесь, а Чай Шэн тебя будет искать, – говорил, задыхаясь, Ми Шэн. – Будешь тихо лежать, и никто не найдет. Мамка с папой, и те не отыщут.
Послушно зарывшись в зерно, так что сверху осталась одна голова с перевитою красною нитью косичкой, сестра прошептала:
– Пусть ищет быстрее: дышать тяжело.
– Не пойдет, – старший брат подтащил к ней наполненный рисом мешок. – Голова на виду. Так Чай Шэн тебя сможет увидеть.
Накрыв Сяо Вань, белоснежный поток поглотил во мгновение ока головку с косицей. Дрожа, осыпаясь, сверкающий холмик ходил ходуном – Сяо Вань еще билась под ним – но затем, будто бы отвердев, он застыл, и мертвецкая, странная тишь воцарилась в амбаре.
Ми Шэн хорошо понимал, что навлек на себя тьму несчастий, но в сердце давно был готов ко всему. Он закрыл дверь в амбар, подхватил свою школьную сумку и бросился прочь из лабаза. Промчавшись сквозь залу, Ми Шэн разглядел, как отец вместе с парой работников взвешивал рис для затянутых в форму солдат. Мать, усевшись за стойкой, вязала крючком шерстяную бордовую кофту. Он знал, она вяжет ему. Ему так не хотелось носить эту кофточку.