Выбрать главу

– Я знала, Чжи Юнь плохо кончит, – Ци Юнь оттирала с браслета приставшую гарь, – но настолько ужасно... За что?

У Лун пнул по железной, изогнутой жаром трубе. Может, ствол от ружья?

– Мы все плохо закончим. Чего разревелась? – шагнув вслед гремящей железке, У Лун обернулся к Ци Юнь. – Все мы сдохем когда-нибудь. Ей повезло, что так рано ушла.

Ци Юнь было надела зеленый браслет, но сочтя, что носить его – только накликать несчастье, сняла и вложила в карман.

– Знаешь, кто это сделал? – откуда-то издалека вдруг послышался голос У Лун’а.

– Крепыш. Говорят, он живой.

– Ну, а если скажу, это я. Ты поверишь?

Ци Юнь изумленно взглянула на мужа. Играясь с железкой, У Лун, поджав ноги, сидел на одной на весь внутренний двор пощажённой пожаром скамейке. Престранною миной своей он слегка походил на привравшее лишку дитя, но куда больше на непритворного татя.

– Я верю, – Ци Юнь, наконец, прервала затяжное молчанье. – Ты в мире во всем самый злобный мужик.

Убираясь в родительском пыльном покое, Ци Юнь извлекла из-под ложа отца родословную книгу. Страницы её пострадали от сырости – пятна подтеков и крапины плесени были повсюду. Листая книжонку – значки имен предков мелькали пред взором, подобно бегущим от света букашкам – Ци Юнь, наконец, натолкнулась на имя отца. Оно было в книге последним. Похоже, при жизни отец не желал продолжать родословец. Ци Юнь созерцала пустые страницы, и «сердце ее, как вода, наполняла печаль». Увлеченная мыслями о пополненьи фамильного древа, Ци Юнь разложила на солнце сырые листы.

В лабаз приглашен был учитель, явившейся вскоре с чернильницей, кисточкой и дорогой сюаньчэнской бумагой. Ци Юнь, накормив его супом из лотоса и красных ягод жужубы, глазела, как тот растирает в старинной чернильнице тушь.

– Пятьдесят три колена, – учитель, зевнув, пробежал родословец глазами. – А следом в роду есть мужчины?

Ци Юнь призадумалась:

– Вслед за отцом напиши «Фэн У Лун».

Разглядев на бумаге три новых значка, Ци Юнь буркнула, злясь на себя:

– Пусть красуется, тварь, раз меня невозможно вписать. Хоть какой-никакой, а мужик.

Пятьдесят пятым коленом записаны были Ми Шэн и Чай Шэн. Учитель, едва начертав «Фэн Ми Шэн», неосознанно сделал приписку: «Хромой, искалечен своим же отцом». Хорошо, что У Лун не умеет читать. Впрочем, гнева У Лун’а учитель не слишком боялся. Он было сказал о приписке Ци Юнь, но осекся, услышав за окнами быструю поступь. У Лун, прижимая к себе две пустые корзины, исчез за вратами хранилища.

– В зале товара полно, – Ци Юнь вышла во двор и направилась вслед за У Лун’ом. – Куда еще тащишь?

– Сменился главарь у Портовой Братвы, – не взглянув на Ци Юнь, тот плетеным совком насыпал рис в корзину. – Сказал, что возьмут. Нужно только дань[30] риса внести.

– Рис не тронь! Сам хоть в горы подайся, в разбойники – мне наплевать. Но мой рис не замай!

Не ответив, У Лун поспешил со двора, унося на шесте две корзины, наполненных рисом.

– Не дам, разоритель! – Ци Юнь, изрыгая проклятия, бросилась следом, вцепившись в одну. – Тебе мало семью объедать, так на сторону тащишь? Не дам!

– Ты меня не удержишь, – У Лун, сняв корзины с шеста, устремил на Ци Юнь исторгавшие злобные искры глазницы. – Я что задумал, то сделаю. Не удержать.

Размахнувшись, он с силой ударил шестом по обнявшим корзину рукам. Под истошные вопли Ци Юнь, У Лун, чуть приседая под тяжкою ношею, вынес зерно из лабаза.

Учитель, следивший за стычкою возле окна, вновь уселся за стол и, раскрыв родословец, поставил большой вопросительный знак под строкой «Фэн У Лун», приписав чуть правее: «Подельник Портовой Братвы».

Глава IX

Войдя в зрелый возраст, У Лун наконец-то стал местною шишкой, и старый лабаз на замызганной улице Каменщиков перестал для него быть родным очагом. Воплотив на чужой стороне грезы нищих юнцов из селения Кленов и Ив, У Лун вместе с подручными ночи и дни проводил в кабаках и притонах. Вина он не пил, отдавая свое предпочтенье зеленому, до чрезвычайности горькому чаю. Зато любил шлюх. При У Лун’е всегда был наполненный рисом мешочек, чтоб в нужный момент с силою втиснуть горсть зерен в продажное лоно. О мерзкой страстишке прознали со временем все наводнявшие южный квартал потаскухи. И пусть они тайно судачили о обездоленной юности, о «заставлявших встать волосы дыбом» деяньях У Лун’а – происхождение невыносимой для женского тела привычки для них оставалось загадкой.

В борделях У Лун под визг флейт и дрожание струн иногда вспоминал, как его вывел в люди дань[30] риса.

– Для мести есть столько путей, – он отхлебывал чай, и в словах его слышались мрачные нотки. – Порою не нужно ножа и ружья. Порой нет нужды убивать человека. Прикинься лишь духом, и месть свершена.

У Лун обводил потаскух исторгающим искры единственным глазом.

– Вы слышали про досточтимого Лю? Как его ночной призрак изгнал? – вопрошал он, задрав подбородок молоденькой шлюхи резной рукояткою маузера. – Знаешь, кто это был? Это я. Я, У Лун.

Раз промозглым и ветреным утром У Лун вместе с парой портовых громил миновал заведенье зубного врача и внезапно застыл, привлеченный покрытым эмалью лотком за витриной. В лотке возлежали стальные щипцы и сверкавшие золотом зубы. У Лун’у пришла на ум странная мысль.

– Надо зубы сменить, – заявил он подручным, откинув завесу у входа.

– Достойнейший Лун! – врач расплылся в улыбке. – Что, зубы болят?

– Не болят, – У Лун, плюхнувшись в кресло, крутнулся один раз, другой и ткнул пальцем в витрину. – Я зубы хочу поменять. Мои вынь, эти вставь.

– Но они… все здоровые, – глянув в распахнутый рот, врач пришел в изумленье. – Зачем же достойнейший Лун хочет вырвать «здоровых зубов полный рот»?

– Потому что хочу золотые, – У Лун, утомленный его болтовней, завертелся на кресле. – Меняй, и быстрее. Боишься, что денег не хватит? Тогда за работу!

– Как... все зубы рвать? – врач кружил возле кресла, пытаясь понять по лицу, что доподлинно хочет его пациент.

Тон ответа был решительным:

– Все вырывай!

– Но на золото прямо сейчас заменить невозможно. Как старые вырву, полмесяца ждать. Это самое малое.

– Долго, – У Лун призадумался и с нетерпением хлопнул в ладоши. – Пять дней тебе дам. Начинай!

– Нестерпимая боль, – озадаченный врач разбирал инструменты.

– Могу обезболить, но вряд ли поможет. Смотрите, – он взял со стола молоточек. – Вот этим я выбью все зубы. Один за другим. Я боюсь, досточтимый не выдержит.

– Ты, мать твою, плохо знаешь У Лун’а, – сомкнув правый глаз, тот с насмешливо стиснутым ртом растянулся на кресле. – За всю свою жизнь я какой только боли не ведал. Ни звука не выдавлю. Если хоть пикну, получишь вдвойне. Без обмана. У Лун держит слово.

вернуться

30

Дань ~ 60 килограмм.