Не найдя, что сказать, Сюэ Цяо ускорила шаг.
– Похотливая сука! – вослед ей назойливым шершнем летел оглушительный визг через слово плюющейся наземь Най Фан. – И под деверя рада стелиться!!
Дрожа, Сюэ Цяо укрылась в своей почивальне, но даже туда сквозь раскрытое настежь окно долетали проклятья. Ми Шэн тоже слышал. С землистого цвета лицом он стащил Сюэ Цяо со стула:
– Чего учудила? Я мало деру, под Чай Шэн’а легла?
Сюэ Цяо, скуля, засучила ногами:
– Вранье! Я ни с кем ничего. Будешь с ней заодно, удавлюсь!
Ми Шэн с силой захлопнул окно, приглушив наконец-то истошные вопли:
– Ты только попробуй, – схватив Сюэ Цяо за волосы, он заглянул в её полные влаги глаза, – и я тотчас тебе подсоблю. Потолки в нашем доме высокие. Да и веревок хватает.
Проклятия стихли: заметив У Лун’а – он вышел из комнат на внутренний двор – Най Фан вмиг прикусила язык. Уперев руки в боки, У Лун истуканом стоял посредине двора, созерцая вечернее небо. От белых штанов его шел странный запах. Най Фан, сморщив нос, возвратилась в покой. Водрузив свое грузное тело на ложе, она процарапала спинку ножом, нанеся возле прежних отметин еще одну, пятую черточку. Это был пятый скандал, учиненный Най Фай в устрашенье владельцам лабаза. Она не забыла напутствие матери: «Если не хочешь, чтоб в этой семейке тебя обижали – скандаль. Люди рады бить слабых, а сильных боятся. Закатишь десяток скандалов, никто не посмеет обидеть тебя».
Через несколько дней удивленный внезапным визитом У Лун принимал в своих душных покоях владельца залоговой лавки.
– Ваш младший вещицу на днях заложил, – гость достал из кармана зеленый браслет. – Я дал сотню монет, но боюсь – вдруг семейная ценность. Вам, может быть, выкупить будет угодно, достойнейший Лун? С пустяковой наценкою за беспокойство.
У Лун взял браслет, осмотрел, сдвинув брови, и нетерпеливо швырнул безделушку на стол:
– «Птичьи перья и лука очистки». Мне даром не нужен. Ци Юнь покажи.
Он уже где-то видел такой же браслет. Но на чьем же запястье? Терпеть не могу бестолковые бабские цацки.
Ци Юнь, лишь взглянув на чуть тронутый дымом браслет, тут же выплатила причитавшийся выкуп – сверх сотни еще пять монет – подтвердив опасенья хозяина лавки. Пока тот подсчитывал деньги, она причитала:
– Бедняжка, Чжи Юнь. Если дух твой еще не рассеялся, ты возвратись, посмотри, что за язву мы в доме взрастили.
Хозяин лавчонки давно знал семью из лабаза Большого Гуся: не раз видел красотку Чжи Юнь, был наслышан о смерти её при пожаре. Замявшись в воротах лабаза, он тщетно пытался припомнить себе ее внешность. Давно уж мертва. «Сотни прелестей, тысячи чар» «словно дымка развеялись по истечении лет», потеряв всякий смысл для живущих.
Чай Шэн отрицал поначалу причастность к скандалу с браслетом, но вскоре под градом вопросов Ци Юнь рассказал почти всё, умолчав – может быть от того, что в гостиной была Сюэ Цяо, а может быть он собирался трясти с нее деньги опять – лишь о блуде, который застал ранним утром в хранилище.
– Это она отдала мне браслет, – ткнул он пальцем в невестку и выбежал вон, сжав под мышкою домик сверчка.
Пусть Чай Шэн рассказал полуправду, но и полуправды хватило, чтоб все остальные в гостиной «раскрыли глаза, сомкнув рты».
– Нет, ты слышал, Ми Шэн, – первой в битву полезла Най Фан, – отдала ему цацку. Носился с женой как с сокровищем, стал черепахой[33]. Какой ты мужик?
Издав глоткою невразумительный звук, Ми Шэн вышел во двор, отыскал у поленницы ржавый топор, снял с вязанки веревку.
– Опять? – попыталась ему преградить путь Ци Юнь. – Снова смертоубийство затеял?
Ми Шэн, оттолкнув ее, бросил веревку к ногам Сюэ Цяо:
– Давай, выбирай: либо я тебя, либо сама. Я своею рукой Сяо Вань придушил и теперь не боюсь заплатить за жизнь жизнью. А больше с меня не возьмешь!
Стиснув губы, уставившись в пол, Сюэ Цяо пыталась найти путь к спасенью.
– Чего вы вцепились в меня? – нарочито уверенным голосом вдруг заявила она и, поддев носком туфли веревку, отбросила в сторону. – Не отдавала браслет я. Украл. Мне зачем отдавать? Обокрали меня!
Обомлев на мгновенье, Ми Шэн провел пальцами по острию топора:
– Из двоих один врет. Или врете вы оба. Коль так, я двоих зарублю. Жизнь за две – чем не выгода?
Средь беспорядочной ругани только Ци Юнь не утратила трезвость рассудка. Она вновь и вновь поднимала «вопрос ключевой»: как зеленый браслет оказался в руках Сюэ Цяо? Та твердо стояла на том, что нашла. Подняла как-то с пола в хранилище.
– Не пострадала бы, умница, от своего же ума, – Ци Юнь строго взглянула невестке в глаза. – Бао Ю далеко, но «уходит вода, обнажаются камни». Побойся: прогневавший Будду сражен будет молнией.
Выпроводив из гостиной Ми Шэн’а с Най Фан, Ци Юнь с кислою миной захлопнула дверь и изрядное время цедила из чашки лекарство:
– Считала почтительной, благоразумной тебя. Вижу, я ошибалась. Похоже, порядочным людям в лабаз вход заказан: судьба рода Фэн.
Сюэ Цяо хранила молчанье. Недавняя битва совсем истощила ее.
– Ведь, по правде, браслет тебе дал Баю Ю. Я заметила ваши паскудные шашни. Я знаю про скверну такую в лабазе, сказать даже совестно.
Смежив глаза, Сюэ Цяо припомнила рвущую сердце постыдную сцену: на куче зерна со спесивым лицом Бао Ю опускает штаны.
– Наговор! – исторгаемые Сюэ Цяо слова прозвучали болезненным стоном. – Здесь все на меня наговаривают.
Ей в лицо полетело полчашки целебного зелья. Коричнево-красный отвар, растекаясь по бледным щекам, походил на подтеки свернувшейся крови. Вид струек слегка успокоил Ци Юнь:
– Вот семейство проклятое: что ни мужик – душегуб, что ни баба – дешевка. Судьба. Что одна могу с этим поделать?
Почувствовав шаткость её положения, члены семьи всеми средствами тщились больней уязвить Сюэ Цяо. Она с безразличьем внимала занудным намекам Най Фан, терпеливо сносила тычки и постельную грубость Ми Шэн’а. Боялась она одного – как бы чертов Чай Шэн не сболтнул про измену в хранилище.
– Не ожидал от тебя, – заявил он ей как-то сквозь сжатые зубы. – Влепила мне граблями[34]. И я тебя накажу. Пеня – сотня монет.
– Не сердись. Не нарочно. Пойми, – Сюэ Цяо сама понимала, насколько бессильны ее оправданья, – мужчине «пятно на спине» не беда. А мне жизни не будет...
– Не слишком ли любишь себя? – мрачно хмыкнул Чай Шэн. – Мы так дело решим: либо ты мне отдашь сто монет, либо я, встав на улице Каменщиков, расскажу о позоре твоем всем и каждому…
– Завтра. Дождись, – Сюэ Цяо с затравленным видом смотрела Чай Шэн’у в глаза, обрывая один за другим лепестки нежно-желтой магнолии. – Завтра я как-нибудь да расплачусь.
Наступила бессонная ночь. Духота небывалая: ни дуновения ветра. Вздымаясь над рисом в хранилищах, полчища злых комаров вылетали на внутренний двор, заедая собравшихся там домочадцев. Ворочаясь в кресле-плетенке, на хлипком бамбуковом ложе, на голой земле, те нещадно бранили – один лишь У Лун безмятежно храпел – комаров и погоду. Ци Юнь попыталась прогнать мошкару, поджигая полынь, но желанного действия дым, к удивлению, не возымел. Комары, так же нудно звеня, продолжали кружить над лабазом.
34
Грабли – оружие Свиньи из романа «Путешествие на Запад». Ударить граблями – свалить с больной головы на здоровую.