У меня от услышанного разболелась голова. Гермиона сидела хмурая, директор МакГонагалл побелела как стена.
Грин вернулся спустя минуту в сопровождении хозяйки этого помещения и двух колдомедиков в лимонных халатах.
— Мистер Поттер, целители из Мунго могут осмотреть мистера Райта и дать свое заключение, — сказала Помфри. — Мое мнение вы знаете: у мистера Райта все признаки психического расстройства.
Пока целители водили волшебной палочкой над безучастным Хэролдом, все остальные пытались прийти в себя и осмыслить услышанное.
— Гарри, давай я отправлю письмо в Министерство, чтобы они занялись поисками этого родственника Райта — мистера Аллана Шарпа, — предложил Грин.
— Отличная идея, — кивнул Поттер. — И проверь информацию о семье Райта.
— Хорошо, — кивнул Грин и ушел.
Колдомедики тем временем закончили с осмотром, и один из них обратился к Поттеру:
— Мы полностью согласны с выводами мадам Помфри. Более точную степень помешательства лучше установить уже в Мунго, но то, что мистер Райт невменяем, это однозначно. Удивительно, как он колдовал вообще при таком состоянии разума.
— А я еще удивился, что его Адское пламя получилось каким-то слабым, по сравнению с тем, что мне доводилось видеть, — сказал Поттер хмуро.
— Все верно, сложные заклинания у мистера Райта сейчас не могут получаться. Считайте, что вам повезло, с Адским огнем шутки плохи.
— Я-то уж знаю, — вздохнул Поттер.
— Советую сейчас же отправить мистера Райта к нам в больницу, — выдал напоследок целитель и, попрощавшись с присутствующими, ушел в компании своего коллеги.
Скоро вернулся Грин, и директор МакГонагалл разрешила им с Поттером доставить Хэролда в Мунго, сама же, попросив у Помфри успокоительного, ушла к себе в кабинет разбираться с проблемами, предварительно выяснив, что ничьей жизни сейчас опасность не угрожает.
Мы с Гермионой остались в помещении одни.
— Как себя чувствуешь? — спросила она меня тихо, усаживаясь на край моей кровати.
— Терпимо, — усмехнулся я. Ожог, конечно, доставлял дискомфорт, но его вполне можно было игнорировать настолько, чтобы это не отражалось в выражении лица, а к боли в ноге я уже привык. — А ты в порядке?
— Не совсем, — помотала она головой и обхватила себя руками, будто ей было холодно. — Как подумаю, что он мог убить тебя в спальне, или любого другого студента в коридоре, или какого-то преподавателя прямо на уроке, и становится так страшно. Почему мы не заметили, что он не в себе? Мы все списывали на горе, но стоило задуматься более серьезно.
Я дотронулся до ее руки, и она вздрогнула, но вложила свою кисть в мою ладонь.
— Ты никогда не знаешь, чего ждать от постороннего человека. Мы всегда в опасности, — пожал я плечами. — Ничего с этим не сделаешь. Главное, что все обошлось. Только что там с Алексом… — я сильнее сжал ее руку.
— Мадам Помфри, как я слышала, говорила, что все будет хорошо, пусть и не сразу.
— Это обнадеживает, — сказал я и заглянул ей в глаза. — Мне нужно с тобой поговорить.
— Завтра, — выдохнула она и поднялась с кровати, высвободив руку из моей ладони. — Я приду к тебе утром, хорошо? Сейчас нет сил.
— Я буду тебя ждать, — я старался, чтобы голос звучал ровно, и в нем нельзя было услышать разочарования, пронизывающего сейчас меня.
Я проводил ее взглядом, наблюдая, как она медленно выходит за дверь, взглянув на меня усталыми глазами напоследок. Сердце сжималось от тоски. Мне так хотелось сейчас утешить ее, успокоить, обнять. Но сейчас было не время и не место для этого.
Я лег на подушку и закрыл глаза, решив, что чем больше времени я просплю, тем скорее наступит завтрашний день, и я, наконец, скажу Гермионе все, что должен был сказать еще на Рождество.
*
Только раз Помфри меня разбудила вечером, чтобы я выпил порцию зелий, а потом я снова уснул, и даже сны в эту ночь мне не снились.
Утро принесло с собой нервную дрожь в преддверии разговора с Гермионой. Но разбудил меня другой женский голос.
— Мадам Помфри сказала, что я могу тебя навестить, — проговорила Амелия. Она плохо выглядела: глаза покраснели, нос немного распух, на щеках виднелся нездоровый румянец.
— Я в норме, — заверил я, щурясь от яркого света. — Как ты? Что там с Алексом?
— Он будет в порядке. Колдомедики сказали, что через неделю-две он полностью восстановится. А со мной ничего вчера не случилось, благодаря Алексу. Только синяк на плече.
— Но это же замечательная новость, — я оживился и сел.
— Конечно, — Амелия шмыгнула носом.
— Чего ты? — удивился я. — Все же наладится.
— Да, но, — она всхлипнула, — Алекс же ужасно боится огня, а он взял и закрыл меня от пламени, зная, что пострадает. Как так?
— Думаю, ответ ты и сама знаешь. Цени это. Он смог справиться со своим страхом ради тебя.
— Я не заслуживаю этого, — заплакала она.
— Глупости, — я ободряюще сжал ее руку на мгновение. — И Алекс, я уверен, видит тебя в особом свете, и, как никто другой, знает, чего ты достойна.
— Он хороший, — кивнула Амелия.
— И ты тоже, — чуть улыбнулся я. — Иди к нему, если Помфри разрешает. Для Алекса твоя поддержка будет лучшим лекарством.
— Да, ты прав. Наверное, так будет лучше всего. Удачи тебе, — она посмотрела мне в глаза и, вздохнув, бесшумно вышла за дверь.
А спустя полчаса дверь распахнулась снова, и мое сердце заколотилось, как сумасшедшее, потому что на пороге появилась Гермиона.
— Доброе утро, — поздоровалась она и улыбнулась. — Тебе, наверное, сейчас не помешала бы помощь Тинки, я вчера не додумалась его направить к тебе, прости.
— Я и так справляюсь. Помфри не разрешает мне выйти за пределы Больничного крыла, а по лазарету я и с одной тростью могу ходить, правда, очень медленно. Но в кресло я больше не сяду.
— Ну и правильно. Раз ты так все решил для себя, то нужно идти до конца, — она поставила стул около моей кровати и села на него.
— Да, идти до конца, — пробормотал я. — Именно это я и собираюсь делать, — я посмотрел ей в глаза. — Грейнджер, я… ты мне нравишься.
Она застыла, в ее взгляде читался испуг.
— Приятно слышать, — сказала она после паузы. — Я тоже считаю тебя хорошим человеком…
— Нет, ты не поняла, — перебил ее я, зажмурившись на мгновение. — Гермиона, я люблю тебя.
— Что? — прошептала она.
— Ты не ослышалась. Я давно должен был сказать тебе, но боялся, — по телу пробежалась дрожь, я медленно вздохнул, чтобы унять ее. — Вчера я понял, что ты должна знать.
— Ты… ты ошибаешься, — покачала головой она. — Ты испытываешь ко мне не любовь, а благодарность. Просто мы пережили вместе очень многое за последние восемь месяцев, и ты ошибочно принял признательность за более серьезное чувство.
— Нет, — глухо сказал я. — Это не так.
— Малфой, — она отвела взгляд и уставилась на свои руки, сцепленные в замок. — Спутать чувства в такой ситуации, как наша, очень просто. Я уже отдаленно похожее проходила. Пойми, я понимаю, что со мной у тебя теперь связаны определенные положительные эмоции, но это только потому, что я помогла тебе встать на ноги. Не хочу, чтобы ты заблуждался.
— Я для тебя вообще ничего не значу?
— Это не так, — на ее лице проскользнула тень печали. — Ты… Я дорожу всем тем, что мы пережили в компании друг друга. Я очень рада, что узнала, какой ты на самом деле человек. Мне очень нравится с тобой общаться, правда.
— Но?..
— Но путать привязанность и любовь не нужно.
— Я ничего не путаю. Ты знаешь, я сейчас серьезен, как никогда раньше. Я очень долго об этом размышлял. Пойми… — скороговоркой выдал я, но Гермиона меня перебила.
— Это ты пойми, что все это только мираж. Ты был одинок, ты страдал из-за своего состояния. Я помогла тебе, мы проводили много времени вместе, и потому все так обернулось и тебе показалось, что это любовь. Но это скоро пройдет.
— Бред, — прошептал я.
— Мне больше нечего добавить, — покачала она головой.
— Значит, это все, что ты можешь сказать мне в ответ? — в моем голосе, как бы я не пытался этого скрыть, слышалось столько горечи, что Гермиона поморщилась.