Конечно, можно соглашаться или не соглашаться с теми или иными положениями автора, но при чтении книги среди спорных или неясных положений мы обнаружили только одно, требующее безусловной корректировки. Блюш мимоходом заметил, что абсолютная монархия во Франции ведет начало от Людовика Святого — иначе говоря, с XIII века. Согласиться с этим, при всем уважении к автору, совершенно невозможно. Общеизвестно, что абсолютная монархия как форма власти выросла из сословной монархии только на грани XV–XVI веков, и король Франциск I (1515–1547) впервые начал в своих актах утверждать: «ибо такова есть НАША воля».
Разумеется, это частное замечание ни в коей мере не может повлиять на высокие достоинства книги Блюша и ее общую оценку.
Анатолий Левандовский
ВВЕДЕНИЕ
Эта книга может удивить, да и сам ее замысел поначалу представлялся нам опасным. В самом деле, биография кардинала Ришелье — героя весьма противоречивого — заслужила не нескольких сотен, а многих тысяч страниц. Как можно в столь узких рамках нарисовать портрет столь выдающегося государственного мужа, единственного в своем роде? Да еще и связать его с историей Франции, которую он воплощал на протяжении двадцати лет? С Европой эпохи барокко? С Контрреформацией[1], которую он трактовал на свой лад? С государством, которое он прославил и чьим слугой, руководителем и теоретиком был? С Людовиком XIII, наконец, которому он помогал безо всяких корыстных побуждений; с этим монархом, чьим неутомимым и преданным опекуном являлся Арман Жан дю Плесси?
У нас было два выхода: попытаться рассказать все, рискуя получить учебник, или совершить отбор, представляя малоизвестные черты характера нашего героя, вспомнив позабытые остроты или неправильно истолкованные анекдоты. Мы выбрали второй путь, стремясь заинтересовать образованного читателя, но не наскучить ему, познакомить его с некоторыми фактами, но не утомлять — короче говоря, «развлечь», как говорили авторы Великого века. И посему данное произведение ни в коей мере не является трактатом — это всего лишь эссе.
Подобный выбор предоставил автору некоторую свободу. Оправданно или нет, мы остановились лишь на некоторых деликатных пунктах, слишком упрощаемых историографией. Например, мы без колебаний углубились в нюансы христианства после Тридентского собора и в период зарождавшегося янсенизма. Нам также показалось более интересным проследить за первыми шагами Французской Академии или спорами по поводу «Сида», чем погружаться в детальное изучение Тридцатилетней войны — в большей степени немецкой, чем французской.
Чтобы дополнить наше произведение, касающееся Ришелье, его жизни, деяний и трудов, у нас возник замысел поместить в конце несколько — а именно семнадцать, — приложений, самая компактная часть которых (хронология и глоссарий), как нам кажется, обогатила и украсила основной текст.
ЗАГАДКА РИШЕЛЬЕ
Корнель
Слишком трудно узнать какого-то человека, о котором льстецы говорят столько хорошего, а враги — столько плохого.
Опросы общественного мнения со всей определенностью показывают, что наши современники помещают кардинала Ришелье в пятерку великих исторических персонажей Франции в компании Людовика Святого, Жанны д’Арк, Людовика XIV и Наполеона. При этом кардинал-министр, являясь памятником коллективных воспоминаний, остается человеком, достойным скорее восхищения, чем любви.
Во времена его длительного правления (1624–1642) — бурного, удивительного, блистательного, продуктивного — этого великого человека осыпали насмешками, клеветой, ненавистью. У него было больше врагов, чем у Людовика XI, которого обвиняли в садизме и жестокости. Его смерть послужила толчком к появлению многочисленных памфлетов, как справедливых, так и клеветнических. Тем не менее потомки довольно быстро осознали его правоту. Кольбер приводил его в пример Королю-Солнцу. Историки эпохи Просвещения, безжалостно нападавшие на бедного Людовика XIII, Ришелье, напротив, восхваляли. Ришелье больше не представал узурпатором королевской власти — его рассматривали как «ниспосланного Провидением заместителя» слабого правителя. Позднее якобинцы видели в нем завоевателя мнимых «естественных границ» Франции. Начиная с Третьей республики, официальные историки, ведомые Эрнестом Лависсом и его учениками, простили Ришелье его кардинальский сан и принадлежность к Святой церкви. Было забыто, что он ограничил льготы Нантского эдикта. Ссылаясь на известный отрывок «Политического завещания», большая часть авторов приветствует кардинала, изложившего простую и благотворную программу: уменьшение власти протестантов, знати и Австрийского дома.